Мертвые львы

– Нет, в частный сектор.

– Ха. – Он покосился на свою замызганную незаправленную рубашку, сбитые носы туфель и расстегнутую ширинку, словно бы давая себе оценку. – Вряд ли меня там примут с распростертыми объятьями. – Застегивать ширинку он явно не собирался.

– Да уж. Теперь я точно знаю, что зря боялась. – Молли отъехала от стола. – Сейчас проверю, что там у нас есть. А ты пока займись делом: поставь чайник.

Она направилась к стеллажам, и оттуда до Лэма донеслось:

– А если закуришь, я тебя птахам небесным скормлю.

Все оставалось прежним.

Неужели Ривер заснул? Быть такого не может. Наверное, он самым натуральным образом впал в забытье, потому что тело не выдержало напряжения. В мыслях мелькали всевозможные кошмарные образы, и среди них – воспоминание: страница из альбома Келли Троппер, стилизованный городской ландшафт с высоченным небоскребом, в который зигзагом бьет молния.

А сейчас все оставалось прежним, и все кости ломило до хруста. Или это потрескивали ветви дерева под ветром, царапая обвалившиеся стены заброшенного здания.

– Вот мы и приехали, – сказал Томми Молт.

Посасывая кончик шариковой ручки, Лэм перелистывал досье Катинского. Времени на это ушло немного.

– М-да, негусто, – сказал он.

– Он представлял интерес лишь потому, что упомянул о цикадах, – сказала Молли. – Разумеется, приняли его не по первому разряду. Проверили биографию, убедились, что он тот, за кого себя выдает, и отправились ловить рыбку покрупнее.

– Родился в Минске, работал диспетчером на транспорте, привлек внимание особистов, впоследствии двадцать два года проработал в московском Центре.

– Впервые о нем узнали в декабре семьдесят четвертого, когда Контора раздобыла списки сотрудников Центра.

– Но завербовать его ни разу не пытались, – сказал Лэм.

– Если бы пытались, досье было бы обширнее.

– Странно, что его вообще оставили без внимания.

Он положил папку на стол и уставился на сумрачные стеллажи. Шариковая ручка во рту медленно приподнялась, опустилась и снова поднялась. Лэм рассеянно сунул руку в расстегнутую ширинку и начал почесываться.

Молли Доран отпила чай.

– Значит, так, – наконец сказал Лэм; в тишине архива стало еще тише, потому что Молли задержала дыхание. – А если он не мелкая рыбешка? Если на самом деле он – большая рыба, просто притворяется мелочью? Думаешь, такое возможно, Молли?

– Вообще-то, это странно. Зачем ему прибедняться? Его же запросто могли бортануть.

– Да, странно, – согласился Лэм. – Но все-таки мог он на такое пойти?

– Притвориться шифровальщиком? Да, конечно. Если он был большой рыбой, то вполне мог такое подстроить.

Они переглянулись.

– По-твоему, он из пропавших? – спросила Молли. – Из тех, кто исчез из виду, когда распался Союз?

Таких было немало. Некоторые, скорее всего, распрощались с жизнью, но многие уцелели и, сменив личину, теперь процветали.

– Вполне возможно. Наверное, он один из тех кремлевских умов, которые доставили нам столько неприятностей. Из тех, кто, проиграв войну, ушел с арены, но не желал провести всю оставшуюся жизнь под пятой победителей.

– Но это означает, что внести фамилию в список сотрудников надо было загодя, много лет назад. Без всякой надежды на то, что этот список попадет к нам… – Молли осеклась. – Ох, вот оно что…

– Вот именно что ох, – кивнул Лэм. – Ты не знаешь, как этот список к нам попал?

– Попробую узнать, – нерешительно сказала Молли. – Может быть.

Он помотал головой:

– Ладно, тут особой срочности нет. Не сейчас.

– Но все равно, – сказала Молли. – В таком случае он сделал это задолго до того, как заподозрил, что ему оно понадобится. Декабрь семьдесят четвертого? Тогда никто и не представлял себе конца. Ни в мечтах, ни в страшных снах.

– А этого и не требовалось, – сказал Лэм. – Достаточно было осознавать, что однажды все может кончиться. – Он уставился на шариковую ручку в руке, будто не понимая, откуда она взялась. – Когда подготовлены абсолютно все пути к отступлению, у любого агента теплеет на душе.

– А у тебя такой вид, будто и это еще не все.

– Ага, – сказал Лэм. – Это еще не все.

Томми Молт задышал медленнее, спокойнее. Колеса тележки подскакивали на обломках того, что когда-то было полом, и Риверу казалось, что у него растрескались все кости и расшатались все зубы. Он продолжал дрожать, даже когда тележка остановилась. Натертое веревкой тело саднило, в ушах гулко пульсировала кровь. Ривера переполняла злость – злость на самого себя – и потому, что сглупил дважды за ночь, и потому, что догадывался о планах Молта, но не мог в них поверить. И не поверить в них тоже не мог.

Изоленту рывком содрали с губ. Кляп вытащили изо рта. Ривер глотнул ночной воздух и, восполняя недостаток кислорода, задышал полной грудью, прерывисто и так глубоко, что чуть не подавился.

– Правильно делаешь, – сказал Молт.

Ривер почти мог говорить.

– Зачем все это?

– По-моему, ты уже знаешь, Уокер. Кстати, Джонатан Уокер – дурацкий псевдоним.

– Меня так зовут.

– Нет. Этим именем тебя наградил Джексон Лэм. Ну оно тебе больше не пригодится.

Значит, Молт знал о Лэме. Знал, что Ривер – агент под прикрытием. Отпираться было бесполезно.