Мертвые мухи зла

— И это бы все ничего, — но появились вы, — смотрит холодно, спокойно, уверенно. Н-да… — И я решила — с точки зрения своей профессии обосновать те процессы, которые теперь совершаются в ваших головах. Я решила собрать анемнез. У нас так же, как и в простой медицине: всегда надобно выяснить, откуда ноги растут.

— Какие… ноги? — Федорчук смотрит на Зою, та на него, оба продолжают слушать Серафиму, словно завороженные.

— Ноги — это ваша деятельность. Меня же интересовала почва. Ноги — они всегда произрастают на почве. Итак: путь, способ — один. Опрос. Так поступает каждый психолог. И я опросила…

— На каком… каком основании! — вопит Федорчук. — Права не имеете!

— Да, — сухо кивает Зоя. — Это уголовно наказуемо, знайте!

— Поговорить с людьми? — Серафима пожимает плечами. — Нет, вы ошибаетесь. Это обыкновенно. Теперь о том, что я узнала…

— Пойдем, Геннадий, — вскакивает Зоя. — Это все чушь!

— Вам лучше выслушать. Это в ваших же интересах… Вы, Зоя Кузовлева. Вы бессменный секретарь ячейки…

— Комитета комсомола!

— Пусть так… Но честно ли? Мы выяснили: у вас под Новгородом был дядя, брат матери, кулак, отправленный советвластью на Соловки. Двоюродные ваши дяди осуждены за противоколхозный террор. А вы — секретарь?

Зоя падает на стул, хрипит, Таня подносит ей чашку с чаем. От удара чашка с грохотом разбивается об пол.

— Напрасно. Я не так богата. Федорчук! Расскажите нам сами. Обо всем. Я обещаю не уведомлять… органы.

Бледнеет, хватает ртом воздух, лепечет что-то. Улавливаю: «Провокация… Этого вы знать не можете…»

— Но — знаю. Итак?

— Вы не докажете…

— Что не «докажу»? Ваш отец заявлен без вести пропавшим. Но все вокруг знают, что на самом деле Кузьма Федорчук никуда не пропадал и раз, два раза в месяц приходит домой. Соседи не заявляют в милицию, потому что жалеют вас. Ваша мать больна, отец — бродяга-алкоголик. Хорошая биография для… чекиста.

Они молча поднимаются и так же молча уходят. Резко хлопает дверь.

— И на этом — все… — грустно произносит Серафима Петровна. — Неужели русский человек от века и до века будет только кнут понимать…

Меня переполняют тревожные мысли.

— Вы их плохо знаете. Берегитесь…

— Таня знает, где лежит конверт с подробнейшим описанием моего медицинского расследования. Если что со мной… Ты ведь на это намекал? Они не посмеют навредить. С такими биографиями они советвласти не нужны…

Я поднимаю глаза и смотрю на Серафиму Петровну в упор:

— Вы второй раз так говорите… Почему? Ведь это сокращение придумали наши… враги?

— Ты наблюдателен… — усмехается. — Только извини, «наши враги» — мне совсем не враги. Ступайте, дети. Я очень-очень устала…

Мы уходим, Таня долго молчит.

— Ты не думай… Серафима не белогвардейка. Просто она не любит то, что сейчас происходит. И ты не любишь. Я ведь вижу…

Мы выходим на Невский, у поворота к моему дому прощаемся. Я понимаю, что должен ее проводить, но нарастает внутренний протест. Таня и Серафима Петровна — враги. Это правда. А я запутался в четырех соснах. Нет. В сетях.

— Я все понимаю… — Таня печальна. — Только ты не торопись, подумай. Не спеши, ладно?

И уходит, махнув мне рукой. И я ловлю себя на невозможной мысли: она похожа на Лену. Я ведь уже думал об этом. Думал. Она похожа. И с каждым днем, с каждой встречей становится все больше и больше похожа. Но так не бывает. Так не может быть. Я просто вбил себе в голову очередную ерунду. Я откажусь от нее. Я справлюсь. И вообще: по-моему, я в очередной раз вляпался в историю.

Мама и отчим дома, играют в морской бой. Им весело. Наверное, потому, что жизнь — штука простая. И смотреть на нее надо просто. И тогда все будет хорошо.

— Ну? — спрашивает Трифонович с улыбкой. — Как твоя юная приятельница?

— Кланяться велела. Вы не возражаете, если я на ней женюсь?

— Ты спятил! Я отведу тебя к врачу! Завтра же! — кричит мама.

— Чтобы он удостоверил — могу ли я жениться?

Она выскакивает из комнаты и хлопает дверью.

Мне не стыдно. Мне — горько.

Это как болезнь. Чем ближе вечер — тем сильнее зов. Рукопись Званцева. Чем у них кончится… Я конечно могу заглянуть в конец, но никогда не сделаю этого. Слабость. Не в моем характере…