Мертвые не плачут

Мэр как будто услышал и понял. Дернулся раз, второй, совсем сполз на пол, уронил голову и замер. Пастух нагнулся и попытался нащупать пальцами пульс на шее за кадыком. Он не прощупывался. Приоткрыл один глаз, потом второй. Они мертво смотрели в потолок, не реагируя на свет.

Больное сердце никаким бегом вдоль Великой Реки не спасти и не вылечить, особенно если ударить по сердцу инфраизлучением в десять герц.

А простой пулей – это бы сразу, без предсмертных словес. Но пуля – это чистой воды убийство, а так…

Умер человек. Отмучился. Мир праху, как говорится…

Взял прикроватную лампу, снял абажур, уложил ее на пол, горящей и давно и уже раскаленной электрической шестидесятиваттной лампочкой – на край тюля. Абажур кинул рядом. Будто тот соскочил, когда лампа падала. Шире открыл окно. И дверь распахнул. Чтоб приток воздуха был, когда тюль, да еще и пыльный внизу наверняка, начнет гореть. А начнет он быстро.

Картинка для следаков: Мэр, падая с кровати, рукой лампу скинул. Нечаянно. Импульсивно.

Можно, конечно, подождать, когда загорится, но времени вообще-то нет. Загорится, загорится, вон уж и дымком потянуло…

А домашнего наводнения в этот раз не случится. Лишнее. Огонь, вопреки сказкам и логике, воду победил. Может, в другой раз, кто знает…

Пожар лучше издалека наблюдать.

И вышел Пастух так же тихо, как вошел. И в доме тоже было тихо. Только в комнате Мэра что-то потрескивало, и какие-то сполохи видны были сквозь закрытую Пастухом стеклянную дверь. А метрах в четырех от комнаты Мэра увидел приоткрытую дверь. Тоже комната. Чья-то. Может, мифического для Пастуха двенадцатилетнего сына. И доселе мифического: темно в той комнате было.

Пастух не рискнул идти через задний вход: охранник дремал, но, как говорил Комбат, мышей чуял. Не стоило рисковать. Прошел на террасу – двери в сад не были заперты. А и то понятно: Хозяйку ждут с минуты на минуту, а она через задний ход не пойдет. Западло ей, гордой.

Пригибаясь, быстро миновал темный соседский участок, перекинул тело через забор, потом еще раз применил гимнастические навыки и оказался на участке, где спала стройка. Выбрался на улицу, намеренно неторопливо дошел до калитки на пляж, вышел, запер ее отмычкой. Потопал вдоль Реки – ночной странник, которому почему-то не до сна. Никого на берегу не было, ни души. Размахнулся и закинул полиэтиленовый пакет с ненужным теперь грузом чуть не на середину Реки. Гранату, бывало, и дальше кидал. Пошел к любимому своему месту лежки – на горушке у леса. Присел на корточки, стал смотреть. И без прибора ночного видения все – как на ладошке.

Сигнализация, ясный пень, сработала штатно. Пастух еще только расположился на насиженном месте, а и без бинокля видно было, как зажглись прожектора на главных воротах, как толпой бежали к дому Мэра охранники, как толпились они на участке бессмысленно и тупо, потому что второй этаж горел, как в кино – мощно и, что уж тут кривить душой, красиво.

Пожар – это всегда красиво. Если чужое горит…

А пожарные машины, три сразу, вопя сиренами и мигая синими маячками, уже врывались в ворота, катились по улицам поселка. Охранно-пожарная система сработала достойно. Вот и первая пожарка въехала на участок, подминая забор, мужики быстро и споро раскручивали шланг, пошла на огонь струя воды, и почти сразу – вторая, потому что и второй экипаж тоже быстро сработал, и пламя начало отступать под натиском воды, сжиматься, но – поздно: крыша, еще охваченная огнем, стала рушиться – не сразу, а по частям, по кусочкам…

И никого, видел в бинокль Пастух, не выносили из пожара. Ни живого, ни мертвого.

А тут, как в блокбастере с трагическим финалом, в распахнутые ворота поселка влетела знакомая Пастуху машина с богиней на капоте, на бешеной для поселковых улочек скорости домчалась до уже угасающего пожара, из нее выскочила женщина и бросилась в дом – или что там от него осталось, ее перехватили не то соседи, не то охранники, держали, а она что-то кричала, неслышное для Пастуха, но он легко мог представить – что, и неслучайный новый знакомец его по имени Первый стоял рядом с обезбашенной от горя женщиной и не знал, что делать.

Пастух посочувствовал ему.

Но пора пришла мотать отсюда. Не досматривать же все до конца, не кино. Дело сделано, а побочные эффекты его не интересуют. Второй час ночи. Время мертвых. Он, Пастух, чужой здесь. И чужое горе – не его горе. Он просто сделал дело. Первое. А впереди – еще четыре. Надо ехать, тормознуть у заправки где-нибудь на выезде на южную трассу, на дорогу в южный город, лежащий на перепутье от Великого Хребта и Большой братской Страны, которая прежде была частью умельцами разрушенного и уже почти забытого Союза Народов.

Там, в этом городе, жил один общительный человек, молодой еще, чуть постарше Пастуха, а уже достойно представлял большую газовую Империю, любил выпивку, праздники, баб и, конечно, деньги.

Но о нем – по приезде. Там и почитаем подробно, что он и кто он.

А пока надо заправиться и поспать – хотя бы пару часов. До рассвета. Светает еще рано.

Глава вторая Спортсмен

1