Мертвые сыновья

Что-то новое пробуждалось и росло в его душе. Болели виски, лоб. «В конце концов, я самый обыкновенный человек», — подумал он и, машинально направившись к окну, распахнул его настежь. От струи свежего воздуха пламя в лампе задрожало.

По-прежнему чернел лес. «Разве можно увидеть свет в ночном лесу? Ни света, ни огонька, даже звезд не видно отсюда». Стремительный холод ворвался в комнату; в лесу поднялся легкий ветер. И опять назойливо застучала эта капля. Казалось, она падала на что-то металлическое. Ветерок повеял ему прямо в лицо, и только тогда он заметил, что лоб его покрыт холодным, неприятным п отом. В голове мелькнуло: «Я слишком много пью». Он постепенно успокаивался, отхлынуло все то, что, как прибой, захлестнуло его этой ночью. Он ощупал грудь. «Совсем как камень. Как те черные, зеленые, желтые, блестящие на солнце камни, которые так нравятся мне». Приближалось утро. Ветер доносил до него предрассветный благодатный холодок. Он почувствовал, что сердце его отвердело, а ноги уверенно ступают по земле. «Я точно молодой», — подумал он. Там, в темноте, прямо напротив окна понемногу начали вырисовываться очертания стволов, высоких, уходящих в небо крон и скал. «Не лезь не в свое дело. Никто тебя ни о чем не просил. Никто от тебя ничего не ждет. У них своя жизнь. Мир существует для них. У них нет ничего общего с тобой. Они иначе думают». Да, теперь он был спокоен.

Он вдруг как-то сразу успокоился и медленно опустился на стул возле лампы. «Интересно, который теперь час?» Прошло уже много времени. Очень много. Кажется, что прошло несколько лет. Даниэль посмотрел на черный квадрат окна. Еще было темно. «Наверное, три, а может, четыре…» Но утро уже вступало в свои права, теперь оно чувствовалось даже в воздухе. «Ты просто лесной человек. И таким останешься». А утро все приближалось и приближалось. «Часов в шесть, не раньше, начнет светать», — подумал Даниэль.

Моника спала глубоким, спокойным, здоровым сном. Даниэль встал. Уже давно он не чувствовал такой уверенности. Да, он прав. Вот таким, уверенным, он становился, когда делал пометки на стволах деревьев, предназначенных для вырубки.

Он быстро обулся, крепко затянул шнурки, ополоснул лицо, пригладил рукой волосы. Потом взял ружье, зарядил. Несколько мгновений он колебался, выбирая патроны. Нет, самодельные — лучше. Он мельком взглянул на золотистую головку, на руку, спокойно и доверчиво лежащую на одеяле. «Спит. Хорошо бы не проснулась сейчас», — подумал он.

Даниэль был спокоен. Очень спокоен. Прислонив заряженное ружье к стене, он осторожно, стараясь не шуметь, стал перекладывать дрова, пока не показалась дверца в подпол. «Уж и не помню, сколько раз я их перекладывал». Потом открыл дверцу и осветил погреб фонарем.

Парень был там. Все тот же, похожий на волчонка. Он стоял на коленях, прислонившись спиной к земляной стене. Рядом валялись кости. Парень поднял голову, и Даниэль увидел бледное лицо с глубоко запавшими глазами. «Он стал похож на мертвеца», — подумал Даниэль. И что-то опять надломилось в его душе. Но он больше не колебался. Он устал. Он очень устал. «Жизнь твоя, парень, и ты спасай ее или погибай. Я не должен вмешиваться».

— Выходи! — сухо сказал Даниэль. Он не хотел этого, но голос прозвучал враждебно и резко, как свист хлыста.

Прошло несколько секунд. Парень не двигался, застыл в нерешительности.

— Выходи, — повторил Даниэль.

Парень медленно встал. Видно было, что малейшее движение стоит ему большого труда. Даниэлю почудилось, что он слышит, как хрустят кости. Желтые глаза — неподвижные, странные глаза волка — двумя сверлящими точками неотрывно смотрели ему прямо в лицо, причиняя почти физическую боль. Парень поднял руку, и ладонь оказалась рядом с Даниэлем. Что-то беззащитное было в этом движении; Даниэль помог ему выбраться наверх.

Парень стоял теперь весь съежившись. Должно быть, у него что-то сильно болело. «У меня тоже болит, болит все тело, и не только тело», — подумал Даниэль.

— Иди, — сказал он приглушенно, глядя парню прямо в глаза.

Тот, кажется, не понял.

— Уходи, — повторил Даниэль. Он говорил тихо, почти шепотом, и Мигель невольно отвечал ему тоже тихо.

— Куда? — спросил он, как ребенок.

Даниэль улыбнулся. («Такой же, как те маленькие рыбаки. Да, совсем как в тот день. Как гадок, отвратителен человек, выполняющий такие обязанности! Но таковы, в конце концов, все обязанности человека».)

— А куда ты думал идти, когда ударил ножом Санту? Ты, наверное, знал куда.

Парень по-прежнему внимательно смотрел на него. Глаза его вдруг остекленели.

— Ты сказал… — начал было он, но тут же умолк и отвел взгляд.

Даниэль взглянул на его лицо, бледное и растерянное. «Куда девалась вся его храбрость. Да, петушок опустил крылышки».

Парень уставился в пол.

— Уходи, — проговорил Даниэль. — Уходи в лес, куда хочешь. Ты должен был знать, куда идешь. Я уже ничего не могу сделать для тебя.