Мертвые видят день

– Не важно, – отрывисто сказал немецкий офицер. – Если орудие исправно и там есть хотя бы один снаряд, то…

Ничего не говоря, подхватив палку, Вагасков двинулся к оконечности островка, туда, где полоска пузырчатой воды отделяла его от следующего участка земли. Жестом попридержав нас всех, прощупывая дно палкой, погрузившись в мутную, тяжело колышущуюся жижу почти по пояс, несколько раз с усилием, осторожно и медленно вытянув ноги из засасывающей топи, выверенно и размеренно он выбрался, наконец, на сушу по ту сторону двухметрового болотного пролива.

– Только не торопиться, – негромко сказал он. – Проверяйте каждый шаг. Если что, кричите сразу и протягивайте палку – если дотянусь – вытяну.

Двое немцев и старпом перешли благополучно; увидев, что переходить готовится молоденький немчик, Вагасков, попридержав его и попросив бросить ему меч, подхватил его и, удалившись вглубь островка, вернулся со срубленной трехметровой веткой.

– Так надежнее будет.

Предсказание сработало – на середине пути, рухнув в трясину и провалившись почти по грудь, немчик ищуще протянул руки и схватил тут же протянутую ему ветку, совместными усилиями Вагасков и перелезшие трое, упираясь в разъезжающуюся под ногами глину, вытащили немчика на сушу.

Остальные переправились без приключений.

Еще около часа при помощи все тех же палок и еще нескольких срубленных веток мы добирались до третьего по счету островка. Оказавшись на нем, подбежав к кустам, к поваленному орудию, мы некоторое время рассматривали его. Шина на одном из колес лопнула, ствол ушел на полметра в грязь, но казенная часть, похоже, была в исправности. В валявшемся рядом раскрытом ящике лежало три снаряда. Гильзы остальных вместе с двумя давно разложившимися трупами валялись рядом.

– Любопытно, по кому они стреляли, – вполголоса заметил старпом. Судя по расположению орудия, огонь велся куда-то вглубь шедшей от колеса дамбы.

Засучивая рукава и пробуя висевшую в воздухе станину, боцман философски пожал плечами.

– Психи.

Довольно долго совместными усилиями, навалившись, мы переворачивали орудие, перетаскивали его в сторону от кустов, на позицию, откуда хорошо простреливалась боковая сторона колеса, палками, листьями и чьей-то разодранной рубашкой, намотанной на палку, чистили полузабитый грязью участок ствола. Под колесо с лопнувшей покрышкой, выравнивая орудие, подложили нарубленные мечом деревяшки и все камни, которые смогли найти.

Подняв бинокль, немецкий офицер еще раз взглянул на высившееся метрах в семистах огромное колесо.

– Один удачный выстрел – и дело сделано, – сказал он, – в конце концов, насколько я помню курс электромеханики, достаточно разорвать обмоточный провод в одном единственном месте. Ганс – приступай.

Старпом посмотрел на сооружение.

– Интересно, синхронный там двигатель или асинхронный, – сказал он.

– Не имеет значения. – Немецкий офицер вновь поднял бинокль, коротко глядя на колесо. – Ганс был на эсминце канониром, – сказал он. Он повернулся к Гансу, – справишься?

– Буду стараться, герр капитан.

Некоторое время, глядя в окуляр панорамы, Ганс подкручивал верньеры наводки. Подойдя к ящику, он осмотрел снаряды.

– Осколочные.

Боцман кивнул.

– Годится.

Перетащив ящик к орудию, Ганс заслал в казенник первый снаряд.

– Пристрелка все равно необходима, – сказал он.

Немецкий офицер с невозмутимо-аристократическим видом коротко взглянул на Ганса. Губы его чуть кривились в странной, еле заметной улыбке.

– Если можно – вторым.

Вновь припав к панораме, Ганс еще некоторое время юстировал наводку. Выпрямившись и отойдя на два шага, он дернул ремень. Подскочив и ударив нам в уши закладывающим перепонки грохотом, пушка, выстрелив, откатилась, зарывшись станинами в грязь; оторвавшись от бинокля, немецкий офицер повернулся к Гансу.

– Чиркнул по станине. Справа. Постарайся левее – самую малость.

Вновь приникнув к панораме, чуть подкрутив верньер, Ганс куда-то вытянул свободную руку.

– Попробую кнопкой, – вполголоса пробормотал он, – глазу конец, но от ремня не будет фальш-поправки.

Еще на какие-то доли угловой секунды поправив верньер, не отрывая глаза от панорамы, он нажал кнопку. Удар, подпрыгнувшее и отскочившее орудие, мгновенье – и высоко, в верхней трети боковой поверхности колеса ударила вспышка и облако разрыва, сквозь дым было видно, как какие-то длинные лохмотья, сорванные со станины, медленно валятся, изгибаясь, вниз, на землю.

С довольно змеящейся улыбкой немецкий офицер некоторое время рассматривал результат выстрела в бинокль.

– Отменно, Ганс, – ровным голосом произнес он, наконец. – И еще один, для верности.

Поднявшийся с колен Ганс осторожно ощупывал окологлазную впадину. Кожа вокруг глаза была красной и явно через короткое время готова была превратиться в колоссальный черный круговой синяк.

– Слушаюсь, герр капитан, – сказал он. – Но в этот раз, если позволите, с ремнем.

Немецкий офицер с благосклонным видом кивнул.

Заслав последний снаряд и заново тщательно прицелившись, Ганс встал и дернул ремень. Все тот же короткий разрыв ударил в боковину колеса, кажется, чуть выше первого, полетели ошметки.