Мертвые видят день

Артиллеристы, выбираясь из грязи, вновь полезли на платформу, моторная тележка, двигаясь рывками и медленно, потащила к конструкции по невидимым под водой рельсам еще один снаряд. Человек в белом халате, поглощенно согнувшись, аккуратно прочертил на кульмане длинную горизонтальную линию.

– Вперед, Иоганн, – сказал немецкий офицер.

Миновав километра два открытой местности и услышав позади еще один сотрясающий пространство разрыв, мы вновь въехали в лес. Свободнее и негусто стояли деревья, отдаленная, какая-то суматошная, словно бы не злая стрельба слышалась приглушенно с обеих сторон. Что-то странное померещилось мне в разрыве деревьев; подъехав ближе и выбравшись на маленькую поляну, мы увидели, что это было – на поляне посереди леса, обсаженный кустиками и аккуратными с белым ограждением из ломаного кирпича клумбами, на которых, правда, вместо цветов росли какие-то маленькие кустики с разноцветными листочками, стоял двухэтажный с двускатной крышей красный кирпичный домик с высокими большими окнами. Вывеска над широкой с зеркальными стеклами, двустворчатой дверью гласила:

Кабаре «Лесная карусель»

Остановив танк, ошарашенные, несколько мгновений мы глазели на дом и на вывеску. Иоганн высунулся из переднего люка.

– Что делать, герр капитан?

Немецкий офицер усмехнулся.

– Что делать… Ну не давить же это чудо, как французский блиндаж. По крайней мере, посмотрим, что это такое. Стоп машина, Иоганн.

Заглушив двигатель, Иоганн выбрался из машины. Спрыгнув с брони, нестройно, слегка, странно смущаясь, мы подошли к дверям и, мгновенье поколебавшись, вошли внутрь. Десятка три столиков заполняли зал, перед ними высилась танцевальная эстрада. Двое или трое небритых, исхудавших людей в ободранных мундирах спали, уронив головы на столы в разных концах зала. Крупная, быстрая в движениях женщина в белом кепи, наклонившись, пыталась оттереть въевшееся расплывшееся пятно на одном из столов.

Выйдя чуть вперед и вежливо поклонившись, немецкий офицер светски улыбнулся устало распрямившейся навстречу ему даме.

– Просим извинения фрейлейн. Даже не знаем, что хотели бы попросить и чем могли бы быть полезны данному заведению. На всякий случай, не будете ли так любезны разъяснить заплутавшим путникам, чем вы тут заняты и вообще, что, так сказать, в этой местности происходит.

Глаза женщины полезли на лоб.

– Так вы что… это… нормальные?

Немецкий офицер, на мгновенье задумавшись и видимо не зная, как ответить, легко пожал плечом.

– Хотелось бы надеяться на это, притом что многое здесь и в последнее время уже весьма относительно. Но, по крайней мере, практически каждый из нас владеет человеческой речью, без причины не агрессивен и способен более или менее связно рассуждать.

Вытерев лоб рукой, женщина оперлась на спинку стоявшего рядом стула и бросила тряпку на стол.

– Поразительно, – сказала она, – чего я меньше всего могла ожидать здесь после всех этих лет – так это встретить душевно вменяемых людей, да еще в таком количестве. Уж не знаю, откуда и зачем вы прибыли, но в любом случае прекрасный контраст тому дерьму, в котором каждый день приходится полоскаться.

– К вам приходят безумцы? – спросил Вагасков.

– Безумцы? Вы – вежливый, образованный человек. Сюда приходят человекоподобные животные, тупо умеющие передергивать затвор и прицеливаться, с трудом помнящие, причем плохо, как убивать людей, и с трудом владеющие двумя или тремя словами. При этом они – то ли по старой памяти или инстинкту – хотят видеть женщин, танцующих на сцене – не важно что, лишь бы при этом они могли подбрасывать ноги и изображать что-то похожее на канкан. И за это они делают такую милость не убивать нас и даже, можно сказать, платить за увиденное.

– Платить? – немецкий офицер с удивлением посмотрел на женщину. – Здесь имеют хождение какие-то деньги?

– Здесь не имеют хождения никакие деньги, тем более, что и купить на них нечего. Здесь имеет хождение еда. В качестве платы за представление эти беспамятные вояки приносят нам остатки своих пайков – это только новоприбывшие, у кого эти пайки еще есть. Либо просто грибы, ягоды и прочие дары болотной флоры – без этого мы все давно загнулись бы с голоду – как загибается со временем и большинство этих дарителей, к счастью, впрочем, здесь все время появляются новые. «Нам» – это мне и моим пяти девочкам, на большее количество такой еды, наверно, бы и не хватило.

– Натуральный обмен, – кивнул немецкий офицер. Он, подумав, осторожно поднял глаза на женщину. – Я правильно понимаю – вам платят только за спектакль?

– Только за спектакль, – кажется совсем не обидевшись, чуть устало кивнула женщина. – Ничто другое их, к счастью, не интересует. – Как-то разом обмякнув, она села на стул. – Как и нас, пожалуй. Впрочем, все это не так уж важно. – С быстро вспыхнувшей искоркой интереса она цепко взглянула на немецкого офицера и стоявшего рядом Вагаскова. – Ну а вы, господа, не откажете ли в любезности разъяснить и мне, кто вы такие и с какой целью здесь, так сказать, путешествуете?

На мгновенье замешкавшись, немецкий офицер сдержанно поднял глаза на нее.