Мертвые видят день

Внезапно раздвоившись, тропа равномерно разошлась вилкой в обе стороны, обе, равномерно погруженные в красную дымку. Секунду помедлив, я свернул направо, дорога пошла чуть вверх, временами она чуть петляла, словно пьяно, вправо и влево; пройдя шагов двести, впереди сквозь дымку я увидел на тропе что-то металлическое; подойдя и нагнувшись, мгновенье я разглядывал это – на пустой дороге, в песке, чуть присыпанный пылью, лежал старый детский велосипед. Переступив через него, я пошел дальше – два или три покосившихся бревенчатых домика видны были, проступали из тумана на взгорье.

Поднявшись, в чуть рассеявшемся тумане подойдя к одному из них, зайдя через сорванную дверь, с минуту я бродил по комнатам – ни людей, ни мебели, ни вообще каких-либо деталей обстановки не было. Стены были оклеены газетами с огромными черными заголовками, без фотографий, на незнакомом языке. Пустота и рваные, истлевшие газеты на полу были и в другом доме. Зайдя в третий дом, я на мгновенье остановился у порога – старый диванчик, кушетка, кресло, у стенки стояла вешалка с пыльной, побитой молью или какими-то другими мушками одеждой. Пройдя в следующую комнату, привалившись к дверному косяку, некоторое время я смотрел на открывшуюся мне, чуть подернутую заползшим через приоткрытое окно туманом картину – на широкой раскладной кровати лежали, взявшись за руки, двое мертвых старичков.

Мужчина и женщина, полностью, словно для парадного похода в гости одетые, полуистлевшие, как и их одежда, ровно глядя засохшими глазами в потолок, они занимали почти все пространство постели. Ухватившиеся друг за друга пальцами, не расставшиеся, они напомнили мне другую пару старичков – из города, куда посылали меня монахи, но ни перерезанных шей, ни вообще каких-либо следов насилия не было. Вдруг поняв, что давно слышу какой-то неотступный отчетливый звук, я оглянулся – ровно и размеренно работали большие часы с маятником, висевшие на стене. Гиря была задрана еще довольно высоко – понимая, что часы, даже самые лучшие и качественные не могут работать без подзаводки несколько лет, а значит, сейчас, после смерти старичков, кто-то приходит и подзаводит их, невольно оглянувшись, я вышел из комнаты. Больше домов в деревне не было, видны были пустой загон, возможно, для коз, и такая же пустая, с оборванной цепью, собачья будка. Выйдя из деревни, я пошел по дороге дальше.

Красный туман почти рассеялся, все та же проселочная дорога и большое широкое поле лежали впереди. Какие-то бревенчатые, довольно большие постройки видны были в чуть клубящемся тумане по ту сторону поля, вдалеке, какими-то странными казались они, даже с такого расстояния отчего-то понятно было, чувствовалось, что не живут там люди, незачем подходить туда, незачем стучать в двери, стучать в окна и просить воды. Не было там никого. Или был кто-то – все равно, что никто. Внезапно заметно потемнело все вокруг, словно задернутое облаками стало чуть ниже небо, без ветра зашелестели травы и тут, подняв глаза, в дальнем конце поля, темных, кажущихся почти черными на фоне двускатных крыш и серого неба, я увидел их.

Огромные, наверно, многометровые, ровной, равномерной цепью, с огромными косами в руках, круто, вывороченно задрав головы к небу, медленно они шли через поле. Ровным строем, медленно делая гигантские шаги, широко, размашисто взмахивая гигантскими косами, мерно, в полной тишине они шли цепью через поле, из конца в конец, во всю ширь занимая его. Стоя уже в части дороги, зашедшей в поле, отчего-то понимая, безошибочно чувствуя, что поворачиваться, бежать назад нельзя, вспомнив слова женщины, быстро бросившись в траву, распластавшись, временами чуть приподнимая голову, медленно я пополз вперед. Все ближе, не торопясь, приближались гигантские фигуры, не глядя вниз, глядя в небо, широкими взмахами срезавшие траву, не видевшие, что косят, казалось, заслоняя полнеба, бесшумно они шли прямо на меня. Стянув со спины ранец, положив его рядом с собой, вжавшись в землю, я ждал, не поднимая глаз, ближайшего великана, широкий, сонный взмах косы, обдав меня ветерком, прошелестел над головой, казалось, чуть задев, срезав край вздыбившегося бушлата, где-то совсем рядом ступила в траву огромная нога. Не двигаясь, минуту или более лежа неподвижно, решившись, наконец, чуть приподняв голову и оглянувшись, я увидел в темноте их удалявшиеся спины. Все так же, мерно и широко, работали косы. Чувствуя, что вставать невозможно, вставать нельзя, еще несколько минут, а может, и полчаса я лежал неподвижно в скошенной траве. Почувствовав безразличие, наконец, я поднялся – никого не было в поле ни впереди, ни позади меня. Успокоились травы, туман чуть сгустился.