Мертвые воспоминания

Выкошенную поляну у кирпичного дома застроили, как деревенское подворье — громоздились вольеры из железных прутьев и крепкой сетки, из старых досок и проволоки, и отовсюду из щелей светились жадные и тоскливые собачьи глаза. Маша и представить не могла, что кошек и собак будут держать в одном приюте — а где бы им еще быть, у них по всей области этих приютов и не найти даже, никто не хочет заниматься бездомными животными. Денег это не приносит, а затрат и времени требует немало… Только волонтеры и справляются. Маша нащупала в кармане несколько мятых стольников и испугалась вдруг, что Сахарка придется выкупать, а у нее с собой ничего нет… Ответственность, взрослость!

Маша решила не расстраиваться раньше времени.

И все равно расстроилась.

На крыльце стояло алюминиевое ведро с горячей кашей, из которой то тут, то там, как черные гнилые стволы из речного потока, торчали кости, и незнакомец попросил Машу подождать. Он убрал лопату и рабочие рукавицы, плеснул половником по пестрым мискам, чашкам и тарелками. Псы забегали взад-вперед, заскулили, залаяли, и одному из них, безухому и припадающему на лапу, Маша даже улыбнулась с теплотой, хотя побаивалась собак. Тот в ответ добродушно завилял хвостом, а когда ему в вольер спустя мгновение влетела миска с кашей, то радостное тявканье разнеслось по всем окрестным дворам.

Псы были неухоженные, в струпьях и с густым слежавшимся подшерстком, но никто из них не выглядел отощавшим или больным. Маше захотелось тоже покормить их чем-нибудь, хотя бы огурцом или грушей, но она постеснялась лезть в сумку за овощами и фруктами — засмеет ведь. Обед подходил к концу, псы довольно чавкали, вылизывая пустые миски, каша в ведре закончилась.

— Заходи, второй этаж, первый кабинет. Можешь чайник щелкнуть, я переоденусь пока.

Кажется, это была старая контора, которую неловко передали в офисы, и теперь комнаты стояли пустыми, заколоченными, лишь кое-где висели распечатанные на принтере таблички: туристическая контора, замерщики окон, установка кондиционеров. Маша поднялась по лесенке, озираясь по сторонам — на стене под здоровым, кое-как прикрытым с помощью картона окном, пестрел масляный и затертый, но пейзаж. Художнику не хватало ни умения, ни таланта, но рисовал он искренне и с душой, Маша любила такие картины. Непропорциональный и какой-то весь выгнутый мужичок шел по песчаной дороге, а вокруг него цвели тюльпаны и ирисы, свисали сочно-зеленые лианы, облетали кленовые листья, и небо с облаками-перышками казалось высоким, недостижимым… Маша долго разглядывала выпуклые мазки, даже трогала их рукой, и ей казалось, что картина эта — хороший знак. Не обязательно во всем быть идеальной. Надо просто делать свое дело, и верить, что получится. Улыбка против воли растянула губы, и Маше захотелось скорее увидеть Сахарка.

Нужная комната напомнила ей советский кабинет терапевта, законсервированный во времени, будто муха, застывшая в янтаре: несколько деревянных кресел, вязаная крючком накидка, стол с подпорками вместо ножек, а на побеленной серой стене — календарь с котятами за прошлое тысячелетие. С подоконника едва слышно хрипело радио, рядом с чайником в пакете лежали пряники и песочное печенье, пахло пылью и старостью.

Маша, не глядя, зажгла электрический чайник и присела на краешек одного из жестких кресел. Сквозняками тянуло со всех сторон, незаклееные окна тоненько дребезжали и позвякивали, но то ли от толстого старушечьего ковра под ногами (на который Маша смогла наступить, только разувшись), то ли от неубиваемых, расползшихся алое в горшках из-под майонеза, кабинет казался ей на удивление уютным.

А потом и незнакомец появился, в растянутой футболке и даже наспех причесанный, без сена в волосах. Буркнул, не глядя:

— Стас.

— Маша, — быстро ответила она.

— Пряники будешь?

— Нет, спасибо, — и Маша понадеялась, что он не станет расспрашивать. Стас и не расспрашивал. Налил две кружки крепкого чая, проглотил пряник одним махом и упал за теткин стол:

— Рассказывай.

— Что?..

— Ну, почему кота этого решила забрать, он же облезлый, дикий. Где живешь и с кем, хватит ли у вас денег на уколы, на питание ему, нет ли детей маленьких. Прорепетируем, перед тетей.

И Маша, отхлебывая горький кипяток из кружки, принялась рассказывать. Она ничего не утаивала, говорила обо всем: о волонтерстве и муже Анны Ильиничны, о вычищенной слабыми руками квартире, о мисках Сахарка у стены, которые теперь лежали в Машином рюкзаке на всякий случай, и о том, как они обычно разбирали вещи. Как Галка пререкалась с Палычем, Кристина рылась в поисках чего-нибудь для картины, а сама Маша… «ну, тоже помогала». Ни слова о слезах, которые сопровождали каждый ее вечер с чужой «душеводицей», как любила повторять Дана — значит, все же спрятала от Стаса немного. Щеки потеплели от смущения.

Стас смотрел на нее внимательно и даже с интересом, часто кивал — Машу вообще редко когда так слушали.