Мертвые воспоминания

В конце концов один из Машиных одноклассников с родителями добрался до кладбища — недавно у него умерла бабушка, и надо было подсыпать земли на зиму, чтобы могила не провалилась. Одноклассник заметил неподалеку свежий бело-золотистый крест, возвышающийся над остальными могилами, словно ангел с нарисованными крыльями. Венки густо укрывали землю и снег, пряталась в пластиковых венчиках выцветшая фотография, а на табличке блестело Колино имя.

Даже если Маша и не играла бы в детектива, этой новостью ее наверняка бы сшибло с ног — оба класса гудели так, что эхом отзывалось в коморке у поварих или в подвале, заваленном списанными партами и коричневыми досками. Маша не вмешивалась, только чутко слушала, ощущая себя слоном с огромными ушами-локаторами. Версии строились самые разные, одна другой кровавей, жадные слушки мелькали то тут, то там, на время все забыли и про карантин, и про учебу, и про влюбленности — остался только силуэт сгорбленно-рыжего Коли и его высокий белый крест.

— Хватит вам, — не выдержала Машина классная руководительница, закатывая глаза в приступе нервного тика. — Да, в параллели у вас умер мальчик, царствие ему небесное. Сердечный приступ, клапан митральный у него плохенький был, с детства лечили, наблюдали, но не спасли. Может, перед экзаменами волновался сильно, я столько раз повторяю — пересдать ЕГЭ на другой год вы сможете, а вот из петли, в случае чего… Не надо мне, в общем, такого. Плохо вам — топайте к психологу или к врачу, а то вся школа на ушах, первоклашки шепчутся, господи, прости наши души грешные.

Классная, проговаривая все это, хрустела тонкими, испачканными в мелу пальцами и смотрела то в сторону, то на облезлый потолок, то в окно, лишь бы не на своих подопечных. Маша попыталась поймать ее — глазки под толстыми учительскими линзами выглядели крошечными и беззащитными. Маша снова не поверила ей.

А потом слухи разом перестали крутиться вокруг расчлененки, убийства из-за материнских долгов в пивнухе или донорства органов, и сошлись на единственной версии, пересказанной столько раз, что Маша чутьем поняла — это правда.

Коля повесился.

Никто не знал, почему, и слухи стремительно потекли в эту сторону, но Маша понимала, что поиски ее зашли в тупик, до правды уже не докопаешься. Может, он был бесконечно одиноким, страдал без отца или ревновал мать к младшей сестре. Может, близкое окончание школы пугало его сильнее, чем Машу: экзамены, поступление и взрослая жизнь, где не было бы помощи от Оксаны и надо было решать все самой… Может, он уже пристрастился к выпивке или чему покрепче, такое тоже бывало.

А может…

Только вот мысль о том, что человека далекого и по сути незнакомого, пусть и ходил он, растрепанный и рыжий, по тем же школьным коридорам, больше нет, ударила неожиданно хлестко. Вечерами Маша рано уходила в спальню, ложилась на кровать и рассматривала комнату, заполненную тьмой и бледными тенями. Был себе человек, покупал пирожные-корзинки в столовой, получал тройки или пятерки, а потом повесился. И нет его, и больше никогда не будет.

Маша даже зашла в ту самую пивнуху, где работала его мать — обычная женщина с тяжелым набрякшим подбородком, облезлым носом и ловкими руками. Она выслушала сбивчивую Машину просьбу взвесить сто грамм сушеных кальмаров, отдернула пуховый свитер и сделала все так быстро, что Маша не успела ее толком разглядеть. Никакой печати горя на лице, никаких черных, запавших глаз — может, она не сильно плакала по единственному сыну, или хорошо держалась, или не раскисала ради дочери. Маша и тут не смогла ничего понять — глупо было надеяться, что она припрется и прочтет чужую женщину с первого полувзгляда, поймет ее боль, сможет найти нужные слова.

Лезть с расспросами Маша просто физически не смогла бы, а поэтому поблагодарила, взяла кулек с кальмарами и вышла на безлюдную улицу. Со скрипом качались железные листы на крыше, деревья отбивались друг от друга голыми ветвями, ветер пах снегом, стояла чернота.

Маша поежилась и выбросила пакетик в ближайшую урну.

Операция Сафара прошла хорошо, и кто-то из волонтеров — может, Галка или добросердечная Дана, — даже съездил к нему, прислал в общий чат фото серой больничной стены с горящими желто-белыми окнами. Сафар стоял в одном из них, улыбался и махал рукой, будто ему не вскрывали грудную клетку, не давали наркоз, будто вырвали зуб и отпустили до дома. Маша перевела немного из карманных денег в общий сбор — никакой помощи Сафар, конечно, не принял бы, но апельсинам и персиковому соку обрадовался, а палкой индюшачьей ветчины потрясал так, будто бы был охотником, а это — его желанная добыча.