Мертвые, вставайте!

– Когда он был маленький, – сказал Вандузлер, – и ронял мячик с балкона во двор, то с ревом топал ногами до тех пор, пока я за ним не схожу. Только так можно было его утешить. Уж я побегал туда-сюда! И все из-за резиновых мячиков, которым грош цена.

Люсьен рассмеялся. Он снова выглядел счастливым, хотя его темные волосы еще не просохли от пота. Марк тоже улыбнулся. О резиновых мячиках он забыл начисто.

– Продолжаю, – сказал Люсьен, по-прежнему шепотом. – Ты уловил, что этот фотограф иллюстрировал статьи Фремонвиля? Занимался фотографическим обеспечением спектаклей? Я подумал, что у него, возможно, сохранились какие-нибудь снимки. Он слышал о смерти Софии, но не знал о смерти Кристофа Домпьера. Я в двух словах ему рассказал, он понял, насколько это серьезно, и разыскал свое досье на «Электру». И вот, – сказал Люсьен, помахав рулоном у Марка перед глазами, – фотографии! И не только Софии. Фотографии сцен из оперы, групповые.

– Показывай, – сказал Марк.

– Терпение, – бросил Люсьен.

Он не торопясь развернул свой рулон и осторожно извлек из него один снимок, расстелив его на столе.

– Здесь вся труппа раскланивается перед публикой в вечер премьеры, – сказал он, прижимая бокалами углы снимка. – Тут они все. София в центре, в окружении тенора и баритона. Конечно, они в гриме и в костюмах. Но ты никого не узнаешь? А вы, комиссар?

Марк и Вандузлер один за другим склонились над фотографией. Загримированные лица мелкие, но отчетливые. Хороший снимок. Марк, уже некоторое время не успевавший за озарениями Люсье-на, чувствовал, как его покидают последние силы. С путающимися мыслями, теряя почву под ногами, он рассматривал маленькие белые лица на фотографии, но ни одно никого ему не напоминало. Хотя нет, вот этот – Жюльен Моро, молоденький, худощавый.

– Ну конечно, – сказал Люсьен. – Тут нет ничего удивительного. Посмотри еще.

Марк покачал головой, чувствуя себя почти униженным. Нет, он никого не узнавал. Вандузлер, также раздосадованный, поморщился. Однако он ткнул пальцем в одно лицо.

– Вот он, – произнес он тихо. – Но не могу назвать его имени.

Люсьен кивнул.

– Точно, – подтвердил он. – Он. А имя могу назвать я.

Окинув быстрым взглядом бар и зал ресторана, он приблизил лицо вплотную к лицам Марка и Вандузлера.

– Жорж Гослен, брат Жюльет, – прошептал Люсьен.

Вандузлер сжал кулаки.

– Расплатись, святой Марк, – бросил он коротко. – Немедленно возвращаемся в лачугу. Скажи святому Матфею, чтобы, как только кончит дежурство, присоединялся к нам.

32

Матиас взъерошил свои густые светлые волосы так, что они торчали во все стороны. Его только что ввели в курс дела, и он никак не мог прийти в себя. Настолько, что даже не снял костюм официанта. Люсьен, сочтя, что блестяще справился со своей долей работы, решил предоставить остальным довести ее до конца, а самому заняться другим делом. В ожидании шестичасовой встречи с фотографом и с обещанными снимками первого дневника он надумал натереть воском большой деревянный стол. Этот большой стол в трапезную принес он сам и следил за тем, чтобы первобытные люди, такие как Матиас, или неряхи, такие как Марк, его не пачкали. Вот он и покрывал его теперь воском, поочередно отодвигая локти Вандузлера, Марка и Матиаса, чтобы пройтись под ними тряпкой. Никто не протестовал, сознавая, насколько это бесполезно. Не считая звука от трения тряпки по дереву, в трапезной стояла тишина, каждый мысленно прокручивал в уме последние события.

– Если я правильно понимаю, – сказал, наконец, Матиас, – пятнадцать лет назад Жорж Гослен напал на Софию и пытался изнасиловать ее в ее уборной. Затем он удрал, а Даниэль Домпьер его увидел. София ничего не сказала, подумав, что это был Жюльен, верно? А больше года спустя критик сталкивается с Госленом, узнает его, и тот тут же его убивает вместе с его другом Фремонвилем. Что до меня, то мне кажется, что подстрелить двух человек куда хуже, нежели быть обвиненным в избиении и сексуальном насилии. Двойное убийство – это уж чересчур.

– Так по-твоему, – сказал Вандузлер. – А слабому и нелюдимому типу мысль попасть за решетку за избиение и насилие могла казаться невыносимой. Потеря имиджа, уважения окружающих, работы, покоя. Он не мог смириться с тем, что все узнают, какой он на самом деле, – грубое животное, насильник. Вот он и заметался, запаниковал и застрелил их обоих.

– Как давно он поселился на улице Шаль? – спросил Марк. – Кто-нибудь знает?

– Лет десять тому назад, наверное, – сказал Матиас, – с тех пор, как свекольный дедуля оставил им свои денежки. Во всяком случае, Жюльет владеет «Бочкой» уже около десяти лет. Полагаю, что тогда же они купили и дом.

– То есть через пять лет после «Электры» и нападения на Софию, – сказал Марк, – и через четыре года после убийства двух критиков. И зачем спустя столько лет ему вздумалось поселиться рядом с Софией? К чему отираться возле нее?