Мертвые, вставайте!

– Думаю, тут все дело в одержимости, – сказал Вандузлер. – Он ведь одержимый. Вернуться поближе к той, кого он хотел избить и изнасиловать. Вернуться поближе к предмету своих порывов, называй их как хочешь. Вернуться, следить, подстерегать. Подстерегать десять лет, во власти лихорадочных, тайных мыслей. И в один прекрасный день убить ее. Или снова пытаться изнасиловать, а потом убить. Псих в шкуре скромного добряка.

– Ты встречал таких? – спросил Марк.

– Конечно, – сказал Вандузлер. – Я сам посадил по крайней мере пять парней такого пошиба. Неторопливый убийца, затаивший обиду, скрывающий свои порывы под личиной тихони.

– Пардон, – сказал Люсьен, приподнимая большие руки Матиаса.

Теперь Люсьен яростно полировал стол щеткой, не прислушиваясь к разговору. Марк подумал, что ему никогда не понять этого человека. Все они серьезны, убийца бродит неподалеку, а он думает только о том, как навести глянец на свой дорогой стол. А ведь без него они бы не сдвинулись с места. Он сделал все своими руками, и ему наплевать.

– Теперь я понимаю, – сказал Матиас.

– Что? – спросил Марк.

– Ничего. Тепло. Теперь понятно, в чем дело.

– Как же нам поступить? – спросил Марк у крестного. – Ведь мы должны поставить в известность Легенека? Если мы промолчим, а потом еще что-нибудь случиться, то на этот раз загремим за соучастие.

– И за сокрытие информации, способной помочь свершению правосудия, – добавил Вандузлер со вздохом. – Легенека мы в известность поставим, но не сразу. Есть одна мелочь, которая меня смущает во всей этой истории. Мне недостает одной детали. Святой Матфей, не приведешь ли ты сюда Жюльет? Даже если она сегодня вечером занята на кухне, скажи ей, чтобы пришла. Дело срочное. Ну а вы все, – сказал он, повышая голос, – никому ни единого слова, понятно? Даже Александре. Если хоть что-то дойдет до ушей Гослена, я не дорого дам за ваши шкуры. Так что молчок – до новых распоряжений.

Вандузлер умолк и схватил за руку Люсьена: тот, сменив щетку на мягкую тряпку, размашистыми движениями наводил лоск на деревянную поверхность стола, низко наклонившись над ним, чтобы полюбоваться глянцем.

– Ты понял меня, святой Лука? – рявкнул Вандузлер. – К тебе это тоже относится. Ни слова! Ты хоть не проболтался своему фотографу?

– Да нет, – сказал Люсьен. – Я же не дурак. Я натираю стол, но все же слышу, о чем разговор.

– Тем лучше для тебя, – сказал Вандузлер. – Иногда и правда приходит в голову, что ты полугений, полуидиот. Поверь, это неприятно.

Прежде чем идти за Жюльет, Матиас переоделся. Марк молча уставился на стол. Он действительно здорово блестел. Марк провел по нему пальцем.

– Приятно, да? – сказал Люсьен.

Марк кивнул. Говорить ему не хотелось. Он был поглощен мыслями о том, что Вандузлер приготовил для Жюльет и как она себя поведет. Крестный легко мог наломать дров, кому об этом знать лучше Марка. Вандузлер все так же колол орехи голыми руками, не желая пользоваться щипцами. Даже когда орехи свежие и не поддаются. Но причем здесь здесь это?

Матиас привел Жюльет, бережно усадил ее на скамью. Вид у нее был неуверенный. Старый комиссар впервые вызвал ее к себе. Она видела, что вокруг стола собрались все трое евангелистов, они не спускали с нее глаз, так что она совсем растерялась. Только вид Люсьена, который аккуратно складывал тряпку, немного ее подбодрил.

Вандузлер закурил одну из мятых сигарет, которые вечно валялись у него прямо в карманах, без пачки.

– Марк рассказал тебе про Дурдан? – спросил Вандузлер, пристально глядя на Жюльет. – Про представление «Электры» в семьдесят восьмом году в Тулузе и про нападение на Софию?

– Да, – сказала Жюльет. – Он сказал, что из-за этого все только хуже запуталось.

– Ну так вот, теперь как раз все немного прояснилось. Святой Лука, дай-ка мне фотографию.

Люсьен что-то проворчал, порылся в сумке и протянул фотографию комиссару. Вандузлер положил ее перед Жюльет.

– Четвертый слева в пятом ряду – узнаешь его?

Марк напрягся. Он сам никогда бы не стал действовать так грубо.

Жюльет взглянула на фотографию, у нее забегали глаза.

– Нет, – сказала она. – Откуда же мне знать? Это опера, в которой пела София, ведь так? Я в жизни не видела оперы.

– Это твой братец, – сказал Вандузлер. – И тебе это известно не хуже, чем нам.

Колет орехи, подумал Марк. Голыми руками. Он увидел, что на глазах у Жюльет заблестели слезы.

– Ну хорошо, – сказала она дрожащим голосом, и руки у него затряслись. – Это Жорж. Ну и что с того? Что в этом плохого?

– Это настолько плохо, что если я позову Леге-нека, он через час возьмет его под стражу. Так что рассказывай, Жюльет. Ты знаешь, что так будет лучше. Может быть, нам удастся рассеять кое-какие предубеждения.

Жюльет вытерла глаза, сделала глубокий вдох и продолжала молчать. Как тогда в «Бочке» с Александрой, Матиас подошел к ней, положил руку ей на плечо и что-то прошептал на ухо. И как тогда, Жюльет решилась заговорить. Марк пообещал себе, что однажды непременно спросит у Матиаса, что за ключик он использует. Это может пригодиться когда угодно.