Мертвый город

Туне медленно кивает.

– Да, – говорит она. – Само собой.

Одна из банок треснула или лопнула от холода, и коричневая жидкость стекла по полкам вниз. Скорее всего, это произошло черт знает когда, поскольку пятно от нее уже давно высохло. И мне не видно находящееся внутри.

Туне таращится на банки так долго, что я в конечном итоге говорю ей:

– Пожалуй, у нас здесь всё.

Мой голос звучит чуть громче, чем нужно. Кажется, он заполняет все помещение.

– Надо вернуться сюда в сумерках, – говорит Туне. – Поснимать. В это время свет будет идеальным. Усилит впечатление.

Неподвластные времени, свернувшиеся клубком бесформенные существа все еще притягивают мой взгляд, и я чувствую, как по спине у меня пробегает холодок. Но это в любом случае хорошая идея. Туне права. Подобное действительно производит впечатление.

Выйдя в коридор, мы направляемся к такой же двери, ждущей нас слева от лестницы. Она немного покосилась. Верхняя петля отвалилась от стены, в результате чего одна створка висит под углом к другой. Пробивающиеся сквозь образовавшуюся щель солнечные лучи освещают верхнюю ступеньку лестницы.

Я осторожно тяну за висящую на одной петле половину двери. Чувствую, как слабый порыв ветра касается моего лица, потом моргаю, когда глаза начинают слезиться от попавшего в них яркого солнечного света.

Помещение, куда мы попали, большое и пустое, но на стенах масса плакатов. На одном – строчки с буквами для проверки зрения, на остальных – изображения человеческого тела в разрезе и отдельных органов – глаза, сердца… Комната медсестры. Бумага, на которой напечатаны картинки, по краям вся в трещинах и, судя по ее виду, может раскрошиться под пальцами.

У ближней к двери стены стоит старый дубовый письменный стол с хорошо подходящим к нему стулом из того же времени. Угол заполняет симпатичный маленький шкаф, а по другую сторону двери находится тяжелая раковина из белого фарфора с паутиной мелких трещин на эмали и ржавым краном. Вдоль дальней стены вытянулась напоминающая носилки кровать со смятыми и пожелтевшими простынями. Расположенное над ней окно открыто таким образом, словно это сделали намеренно – как будто кто-то распахнул его с целью обеспечить кому-то, лежавшему под ним, доступ свежего воздуха и солнечного света.

Внутри больше ничего нет, и из-за этого комната кажется еще просторнее, чем она есть на самом деле.

– Наверняка именно здесь они и нашли ее, – говорю я, а потом машинально делаю несколько шагов по комнате. Чувствуя, как у меня сильнее заколотилось сердце и потяжелело в груди, оглядываясь через плечо, повторяю: – Наверняка здесь нашли младенца. Твою маму. А?

Туне стоит в дверном проеме. Ее зрачки очень маленькие из-за ярких солнечных лучей, попадающих в них, а на лбу жемчужинами блестят капельки пота.

– Туне? – говорю я неуверенно.

Она поднимает камеру к лицу, но опускает ее снова, потом говорит тихим голосом:

– Ты должна взять ее, Алис. Я не могу…

Она нагибается так быстро и ловко, что у меня от удивления открывается рот, и кладет свою любимую системную фотокамеру на пыльный пол. Потом распрямляется и выходит в коридор.

– Туне! – кричу я ей вдогонку и уже собираюсь последовать за ней, но останавливаюсь.

Она не хочет сейчас никого рядом, хочет, чтобы ее не трогали. Ей надо взять себя в руки и успокоиться. В отличие от меня, Туне не любит, когда ее обнимают и утешают в трудные минуты.

– О’кей, – бормочу я сама себе. – Твое дело.

Поднимаю камеру и смотрю через видоискатель. Туне вкратце познакомила меня, как пользоваться ею, но, честно говоря, я и подумать не могла, что мне пригодятся ее уроки.

Оглядываюсь в сторону двери. Надо ли идти за Туне? Мне следовало понять, что это будет слишком тяжело для нее. Спросить заранее. Но порой она бывает такой закрытой…

– Нет, – говорю я сама себе. – Сделай несколько фотографий и не докучай ей. Именно это ей сейчас нужно. Через несколько минут она успокоится, и мы двинемся дальше, в сторону церкви.

Вхожу в комнату, фотографирую немного наобум, догадываясь, что позже, просматривая мои снимки, Туне сочтет их некачественными. (Ну, если она хотела иметь хорошие фотографии, кто мешал ей сделать их самой?)

Света внутри хватает. Вокруг танцуют частицы пыли, поднимаясь вверх при каждом моем шаге. Нога человека не ступала здесь почти шестьдесят лет. Люди, которых горнодобывающая компания присылала сюда для оценки земли, имели четкое указание взять пробы, составить карту местности, но не входить в здания. С их слов мы знаем, как в девяностые годы все здесь обстояло с мостами, дорогами и скальным грунтом – однако ничего о самом городе.

Трогаю двери шкафа и обнаруживаю, что они заперты. Потом подхожу к окну.

Апрельское солнце уже почти в зените. И сейчас я замечаю, что одно стекло в раме абсолютно целое. Впервые вижу уцелевшее стекло с тех пор, как мы приехали в Сильверщерн.