Мертвый кролик, живой кролик

Он увидел этого пирата с облупившимся деревянным носом, услышал скрип его единственной ноги. Ленька смотрел на него с тем же восхищением, с каким Егор разглядывал его рисунки. И все, что Егор рассказывал, становилось правдой. Как им продали теплую «колу» в киоске, как они валялись прямо на траве, без подстилки, и у Леньки «кола» пошла носом… Если бы в эту минуту кто-нибудь спросил Егора, зачем он выдумывает, мальчик не понял бы, о чем его спрашивают. Он же помнил, что на коленках штанишек остались травяные пятна и дома бабушка ругалась, что они не отстираются!

Из маленьких крупиц воспоминаний Егор научился выращивать кристаллы небывалой красоты.

Ленька готов был слушать его истории бесконечно. Егор рассчитал так: он помнит себя где-то с двух с половиной лет. Значит, у них было целых полтора года с мамой. Не так уж мало! Он старательно припоминал, не водила ли их мама в цирк, но в конце концов с грустью решил, что для этого они были слишком маленькие. Зато они ходили в гости к какой-то маминой подруге в зеленом балахоне. Кормили лебедей в парковом пруду. Ездили по очереди верхом на лошади, хотя мама очень боялась и твердила, что лучше бы они выбрали пони. Егор легко мог бы вспомнить, что лошадь понесла галопом, но он удержался, и владелец разрешил им с Ленькой кататься целый год… Однако он интуитивно понимал: одно-единственное такое преувеличение подарит короткую радость, за которую придется расплачиваться рухнувшим миром его воспоминаний. Если он выдумал про маму что-то одно – значит, выдумал и все остальное? И Егор вспоминал истории о ней очень осторожно, не переходя границ реальности.

Со временем его аудитория расширилась. К удивлению Егора, его полюбила слушать и бабушка. Она, как ребенок, ахала, всплескивала руками, кивала и смеялась в нужных местах. Егора от такого внимания охватывало вдохновение. Однако он по-прежнему следил, чтобы его не заносило.

Однажды в конце февраля они ужинали вместе: он, Ленька, отец и бабушка. К этому времени отношения у Егора с отцом до того обострились, что Егор старался не садиться с ним за один стол. Но в тот день отец как-то притих. Бабушка напекла пирогов, они пили сладкий чай, обменивались шутками с Ленькой, и все было хорошо.

– А помнишь, мама пекла шарлотку?

– Нет! – У Леньки обрадованно заблестели глаза в предвкушении нового воспоминания.

Шарлотку пекли на уроках труда девчонки, но в тот день трудовик у мальчиков заболел и класс объединили. Ленька этого помнить не мог – бабушка водила его к стоматологу.

Егор начал рассказывать медленно, настраиваясь на правильную волну.

– У нас вроде груши были вместо яблок, нет? – вдруг сказал Ленька. – Мы испекли неправильную шарлотку!

– Точно! – облегченно выдохнул Егор.

И словно настроившись по камертону, завел-запел свое воспоминание. Как они испачкались в муке, и мама отмывала их в раковине, и они выкладывали буквы из хвостиков груш… Он сам не мог бы объяснить, откуда берет эти подробности. Но Ленька кивал, и бабушка посмеивалась… Только отец мрачнел с каждой минутой. Егор не замечал этого, разливаясь соловьем.

– …Взяли пирог и пошли к Вере…

Отец с силой шарахнул кулаком по столу.

– Ты зачем врешь?! – свистящим шепотом проговорил он. – Никогда такого не было!

Егор широко раскрыл глаза.

– Было! Просто это все без тебя происходило!

– Не было! – заорал отец в полный голос.

Братья отшатнулись.

– Никогда в жизни эта сука с вами ничего не пекла!

За столом повисла тишина. И в этой тишине Егор сказал, ужасаясь самому себе:

– Сука – это ты, пап.

О том, что началось после этих слов, он старался не вспоминать.

Его поразила ненависть в лице отца, когда тот выкрикнул свое мерзкое ругательство. Егор понял, что не может припомнить случая, когда отец сказал бы о маме доброе слово. Или улыбнулся при упоминании ее имени. Или хоть как-нибудь показал, что скучает по ней.

В памяти всплыли слова бабушки: «Ты пошел в мать, Ленечка – в папу».

Егор прозрел. Отец не выносил маму! Потому и Егора терпеть не может!

Чем больше он об этом думал, тем страшнее ему становилось.

Да, в тот ужасный день отец был со своими приятелями. Он позвонил одному из них, чтобы тот подвез его до работы, потому что машину отца заперли во дворе. Приятеля звали Роман Мордовин…

Егор с тех пор ни разу не слышал, чтобы отец разговаривал с Мордовиным. Почему, спрашивается?

Потому что все повязаны убийством, вот почему.

Если эти двое соврали на допросах, значит, алиби отца ничего не стоит, верно?

«Он подъехал на чужой машине, когда мама вышла из сквера, – думал Егор. – Позвал ее. Она села в тачку… Почему согласилась? Ей ведь нужно было на работу!»

Он долго думал – и его осенило. «Отец соврал, что кто-то из нас заболел!»

Они втроем привезли маму к Мордовину. Там убили. Отец заплатил своим приятелям, чтобы те молчали. Тело они где-то спрятали… Закопали, наверное. Договорились о том, как будут врать, – и все, концы в воду!