Мертвый остров

– Якудза. Преступное сообщество с вековой историей. Видимо, наши «иваны» действительно сговорились с японскими, и те прислали сюда боевой отряд. Для силового сопровождения побега.

– И у них это получилось, – пробормотал Алексей. – Вполне! Чубука с «шакалами» истребили. Нас, опытных весьма людей, задержали. Только оставили след – своего убитого.

– Но какова наглость! – возмутился Таубе. – Заявиться на российскую территорию и хозяйничать, как у себя дома. Нужно срочно сообщить Кононовичу, пусть телеграфирует в МИД.

– А я возьму за пищик японского консула!

– Ты там будь осторожен, – остудил пыл приятеля барон. – Из Корсаковского округа тоже бегут. Именно оттуда и сподручнее всего бежать.

– Это почему же? – обиделся за свой округ Лыков. – «Бывалые сахалинцы» как раз обратное говорят!

– Потому что до 1875 года эта часть острова принадлежала японцам. Граница проходила по реке Косунай. Что из этого следует?

Надворный советник подумал немного и ответил:

– Значит, у них есть точные карты всей местности.

– Правильно. А еще рыбные, зверовые промыслы и производство сельдяного тука. Все южносахалинское побережье в японских факториях. Есть где спрятать русских беглых. Чуешь?

– Догадываюсь. Ты полагаешь, что эта шхуна, что оставила нас сейчас с носом, поплыла не в Японию?

– Да. Каждые несколько беглецов возить туда накладно. Много удобнее поставить где-то на Сахалине секретный лагерь и там их собирать. Чтобы потом вывезти одним махом.

– И «где-то на Сахалине» – значит в моем округе?

– Да. Он всех ближе к Японии, и там фактории. Кононович говорил, что их аж двадцать восемь! Это здесь, в Тро[35], тайный лагерь не создашь: японских промыслов нет, гиляки сразу заметят чужих и сообщат властям. А в Корсаковском округе запросто! И еще рассуди. Из Александровска ребята, кого хотели, забрали. Из Рыковского тоже. Остались только твои! Они устроят им побег и затем всех оптом и увезут.

– Мне срочно надо в Корсаковск!

Таубе с «меделянами» ушли. Алексей привел к телу японского жмурика гиляков и пытался их расспрашивать: часто ли приплывают такие люди, чем занимаются? Инородцы, до того изъяснявшиеся по-русски, сразу позабыли язык… Видимо, смерть легендарного Чубука со всей родней здорово их напугала.

Полтора дня они со Збайковым прожили в рыбацкой деревне. Алексей успел изучить быт коренных сахалинцев. Маленькие крепкие аборигены одевались в одинаковые куртки из синей китайки. Несмотря на июнь, они носили меховые сапоги и часто – полушубки из собачьей шерсти. Курили в деревне все поголовно, включая женщин и детей. Гиляки никогда не умывались, поэтому и пахли соответственно… Из ароматов преобладала вонь от тухлой рыбы. Летние дома гиляков были поставлены на столбы. Рядом – сушилки для вяления лососей. Еще тут и там были разбросаны какие-то странные ящики, тоже на столбах. Лыков поинтересовался их назначением. В некоторых хранились припасы, спрятанные от собак, а в других – живые гуси и лебеди. Оказалось, аборигены ловят их по весне целыми выводками и откармливают для продажи. Збайков, узнав об этом, оживился и потребовал у Лыкова два рубля. Он купил пару самых жирных гусей и оставил их в ящике до появления корабля.

Вообще, эти полтора дня Алексей и Ванька Пан были неразлучны. Они много разговаривали. Каторжный, очень довольный своим новым положением, не знал, как угодить сыщику. Он начал даже рассуждать о будущем. Перевод в разряд исправляющихся сделал главное – снял с Ивана ужас бессрочной каторги. От отчаяния люди и решаются на крайность. Вечность наказания – основной движитель побегов. Две трети беглецов или погибает, или попадается. И получает добавку к сроку. Пан уже хотел задать лататы, да не случилось товарища. Теперь, с частыми на Руси манифестами, у него появлялась надежда. Шесть-восемь лет в вольной тюрьме, без кандалов и конвоя. Затем шесть лет поселения. И на материк! Отъезд с острова крестьян из ссыльных только что разрешили. Збайков вслух рассуждал о перспективах. Оказалось, в парнях он обучился плотницкому делу. На Сахалине это ремесло в цене и на виду у начальства. Здесь постоянно что-то строят! Значит, хорошему работнику скостят то, что можно скостить. Если сам не наглупит по новой. Но глупить Иван не собирался.

Вечером у костра Лыков задал вопрос, который для арестантов всегда самый тяжелый: за что сел? Обычно отвечают: по подозрению – в грабеже, поджоге. Еще добавляют: с преступлением или без. Преступлением каторга считает только убийство; все остальное пустяки. Многие известные злодеи твердят, что осуждены облыжно… Ванька Пан тоже сказал, что попал в каторгу за чужой грех.