Мертвым не понять

– Можно и так сказать. – «Действительно, как же иначе назвать историю, в которой писатель бросает творчество ради анонимных писем и друзей ради мести бывшей подружке?» – Рита просила защитить ее от человека, пишущего ей письма с угрозами. Сначала я думала, что она сама выдумала все это, и даже поклялась отомстить… – «Это правда. Он знает о моих догадках из того рассказа, что мы написали вместе с Павой». – Но теперь-то я понимаю: она всего лишь жертва.

– Вы поняли это сегодня, после того, как услышали меня?

– Нет. Я увидела Белкину на сцене. Мало найдется сейчас таких актрис. Я считаю ее гениальной. А, как известно, «гений и злодейство – две вещи не совместимые».

– Слова. Мало ли случаев, когда человек, испытывающий недостаток в игре, в перевоплощении, в любви, вдруг начинает убивать и насиловать всех и вся… когда художник в поисках единственной подходящей модели распинает четырнадцатилетнюю девочку…

– Инстинкты. А человек, который создан созидать, разрушениями не занимается. К тому же Марго напряжения и в жизни, и на сцене хватает. Так что максимум, что она и могла бы себе вообразить, это большую мечту о теплом, красном диване, холодильнике, забитом водкой, – и ни-ко-го вокруг. Посмотрите на нее! Она же заезжена до предела! Куда ей еще?!

– Может, вы и правы, тут нужна настоящая потребность. Но зачем она вас-то во все эти дела в пугала?

– Ее дело. – Я переложила трубку к другому уху. – Мне просто хочется в память о своем друге помочь ей, чем смогу. – «Такого поворота ты не ждал! Если я правильно поняла, убрать Маргариту следовало именно мне».

– А что, если все-таки ваша догадка была верна, и она подстроила все это? Вот вы – известная писательница – создаете мир, напускаете туда разных человечков и хотите, чтобы они любили или ненавидели друг друга… Так? Режиссер заставляет актеров добровольно войти в выбранный им мир, нарекает их другими именами и…

– А над всем этим Господь бог, который создал и писательницу, и режиссера… Бог, написавший и песню, и Песню Песней, великий драматург. Шекспира цитировать? Значит, покушаетесь на лавры творца?

– Неужели вам самой ни разу не хотелось попробовать ощутить себя не тварью бессловесной, но чем-то большим?

– Именно это большее я находила в литературе… нахожу.

– «Находила»? – захватил он наживку. – Не значит ли это, что кто-то, кто все это время незримо дышал вам в затылок, независимо от вашего на то желания изменил сценарий?

– Предположим.

– И исчезновение вашего друга как-то связано с этим?

– Да. – Я опустила голову с видом крайнего измождения. – Но я не думаю, что он умер… Мне все кажется – вот он войдет и скажет, что был где-нибудь на югах и…

«Славка, миленький, да повесь ты трубку, а дня через три возвращайся как ни в чем не бывало». Я представила, что должно было происходить в душе моего друга: ну, во-первых, он до сих пор теряется в догадках относительно того, знаю я или нет… По идее, что любой нормальный человек должен был бы сделать, узнав, что его близкий, которого он сам считал мертвым, вдруг оказывается живым? Ну, как минимум, наведался бы на квартиру, потом к отцу, в мир двойников, тем более что Пава об этой норе знал. А я… Нормальному человеку не понять – но у меня попросту ни сил, ни времени, ни желания на это не осталось.

Я приняла независимо-кошачий вид, какой обычно напускаю на себя в присутствии прессы. Для Славы это был сигнал, что я защищаюсь, и он немедленно пошел в наступление.

– Вероятно, вы чувствуете свою ответственность за смерть вашего знакомого? Признайтесь, его вам не хватает? Он был как-то связан с вашим писательством, и теперь вы понимаете, что никто другой не мог бы его заменить – ведь так?!

– Да. Мне, правда, очень плохо без него, – признала я. Плечо, которым придерживала трубку, немилосердно болело. – Знаете, теперь я понимаю, что Слава, так звали моего друга, был очень хорошим писателем. Мне так жаль, что все это я поняла настолько поздно… Но, может быть, я все-таки не ошибаюсь и он еще вернется… – Последние слова я произнесла в таком волнении, что могла бы, наверное, растормошить камень. На том конце провода какое-то время молчали. Я заплакала.

– Навряд ли, – брякнул в трубку мой собеседник.

– С чего вы взяли?! Вы же не знаете Владислава… он… он не станет долго скрываться… он не сможет обойтись без своей фантастики, без нас… то есть без меня!

– Он уже обходится.

– Вы хотите сказать, что он мертв?! Откуда у вас такая уверенность? Когда никто?.. – Я чувствовала, что проиграла. – Не вешайте трубку… вы что… вы убили его?!

«Господи, но что я делаю? Он же этого и добивается!» Я лихорадочно соображала, как же мне найти его, нельзя же в самом деле встать и начать обыскивать книжные полки или простукивать раму зеркала. Куда еще может спрятаться писатель, всю жизнь домысливающий за других? А фантаст? Тут тремя измерениями не обойтись.

– Я так хорошо знаю, что ваш друг умер, потому что…

«Только не говори, что убил его! – взмолилась я про себя. – Ведь тогда уже не получится просто взять и вернуться как ни в чем не бывало и ничего не объяснять!»