Мерзавец на выданье

— Тебе смешно, — с обидой сказал Михаил, — а святейшество как ролик увидел, так сразу и пригрозил директора агентства анафеме придать. Директор от бога далек, но суеверен, поэтому быстренько перевел стрелки на меня. Вот так бесславно закончилась моя рекламная карьера. Это было давно, и я ни о чем не жалею, потому что в агентстве том познакомился с лучшим своим другом. Знаешь друг у меня какой?

Валерия задумчиво покачала головой:

— Не знаю.

— Жизнь отдам за него!

Мучимая мыслями о своей подруге, она заинтересовалась:

— Что, и в самом деле хороший друг?

Михаил самодовольно хмыкнул:

— Хм, уж не такой, как твоя Лизка. Нет, Дэн, конечно, не без недостатков. К примеру, когда я его впервые увидел, он разительно отличался от своих приятелей — от него все время перегаром разило.

Валерия рассмеялась. Было заметно, что Михаилу это приятно.

— Но ты не подумай, что мой друг непутевый, — оживляясь, сказал он. — Был непутевый, да, но сумел взять себя в руки, да и я ему вылечиться помог.

— А как его зовут?

— Дэн, ну в смысле Дениска. Бабушка славная у него, — погрустнев, он добавил: — Была. Умерла уже. Помню, любила нас чесноком кормить. Если в Нью-Йорке начиналась эпидемия, к ней лучше не заходить. С порога начинала кормить: «Ешь, сынок, чесноку побольше. Сейчас эпидемия, так что ешь, сынок, побольше чесноку».

— Ты был в Нью-Йорке? — удивилась Валерия.

Михаил смутился:

— Да, был.

Она поняла, что он не хочет об этом говорить и поспешно спросила:

— Ну, и что там дальше, с бабушкой?

— А ничего, сильно приставала: «Ешь, сынок, побольше чесноку». Я ее однажды послушался и действительно начал есть чеснок с салом, как она и предлагала. Бабуля Дэна хохлушка была — сало любила… Ем и спрашиваю: «И что теперь? Микробы погибнут?» А она смеется: «Да нет, заразные люди шарахаться начнут, так что ешь, сынок, побольше чесноку, береги здоровье».

Валерия и Михаил переглянулись и прыснули со смеху.

— Да-а, прикольная бабка была, — вдруг став серьезным, задумчиво сказал Михаил, — очень прикольная бабка, земля ей пухом. Хотя-я, какая земля? Ее же в крематории спалили.

Валерия поймала себя на мысли, что ей совсем с ним неплохо, с этим Михаилом: всю ночь, кажется, так и сидела бы на этой лавочке в этом сквере.

Будто уловив ее настроение, он словно воскрес, ожил, развеселился даже. Исчезла злая и жесткая складка между бровей, лицо стало мягче, добрей. И посыпались смешные истории, уже про друга Дэна. Валерия удивлялась его остроумию, слушала с интересом, забыв о всех своих неприятностях, слушала, время от времени взрываясь новым смехом.

Вдруг он замолчал и как-то странно на нее посмотрел. Может и не странно, просто посмотрел, но она смутилась:

— Миша, ты чего?

Он тоже смутился, взгляд отвел:

— Да так, ничего.

И оба замолчали. Смеха как не бывало — повисла напряженная тишина. Валерию разбирало любопытство, но задавать вопросы она не решилась. Зато решился он.

— Можно спросить?

Голоса его она не узнала. Впрочем, не узнала и своего:

— Можно.

Он нервно сглотнул, слишком громко, так громко, что услышала даже она.

— Лера, скажи мне, только правду… Скажешь?

— Скажу.

Оба понимали, что между ними сейчас происходит нечто такое, что оставит след во всей дальнейшей жизни. И оба сомневались: какой след? Хороший? Плохой?

Он начал говорить, но не смог — голос срывался. Михаил прокашлялся и, видимо, страшно злясь на себя, сказал уверенно и жестко. Слишком уверенно и жестко. Эта уверенность смотрелась фальшивой.

— Лера, почему Лиза решила, что ты обязательно должна в меня влюбиться? — спросил Михаил, пугаясь своего вопроса.

Глава 26

Чего она хотела? Она и сама не знала какого ждала вопроса. Валерия приготовилась бог знает к чему и теперь растерялась, покраснела и разочарованно молчала. Михаил сконфужено пробормотал:

— Если не хочешь, не говори.

Валерия, преодолевая смущение, фальшиво улыбнулась и еле слышно проронила:

— Да нет, скажу.

И замолчала опять. Он терпеливо ждал. Когда молчание стало мучительно (и для него и для нее) Валерия вздохнула и, делая длинные паузы между словами, нехотя начала свой рассказ.

— Это старая история, — отвернувшись, куда-то в сторону сказала она. — Еще старше, чем с чесноком и бабкой. Во всем виноваты мои родители.

Михаил оторопел:

— При чем здесь твои родители?

— Ну да, они постоянно скандалили. Мать все время старалась настоять на своем. Отец сопротивлялся. Порой это было страшно и анекдотично порой. Отец был лучше и добрей, а потому всегда проигрывал. Понимаешь, Миша, — Валерия взглянула с надеждой, словно искала защиты, — отец постоянно проигрывал. Совсем как я. А знаешь почему?

— Почему?

— Потому что он всегда нападал. Так получалось. Мать никогда не нападала, она всегда защищалась. Только защищалась. И все. И потому выигрывала. Она была жертвой. Такая слабая и беспомощная жертва, которая методично и жестоко уничтожает своего обидчика, порой с юмором, порой с остервенением. Мать и сейчас жертва, а обидчик теперь уже я. И отец не изменился. Думаю, что не изменился — мы не стремимся к общению.

— Он вас бросил? — смущенно спросил Михаил.