Мерзость

– Теперь мы должны надеть металлические рамы для баллонов, а тяжелые рюкзаки бросить тут. Все вещи мы понесем в этих сумках через плечо.

Соображал я так плохо, что о расчетах не могло быть и речи, но я нисколько не сомневался, что три полных баллона кислорода на каждого позволяют спуститься к базовому лагерю – или, по крайней мере, к одному из нижних лагерей, где мы спрятали несколько модифицированных Жан-Клодом кислородных аппаратов. Вряд ли немцы нашли их все.

– Вы согласны с этим планом, мистер Перри?

Я кивнул, поскольку говорить по-прежнему не мог.

Перед тем как мы пустились в путь – прежде чем Пасанг взялся за плечевые ремни нового кислородного аппарата и ручки сумок, – он вытащил длинный нож, перерезал веревки, связывавшие четырех мертвецов, по очереди оттащил тела к южной стороне гребня и столкнул вниз. Несмотря на апатию, в тот момент меня обуревали сильные чувства, но я не мог определить, какие именно: то ли злость на этих четырех немцев, оскверняющих ледник, на котором лежит тело Жан-Клода, то ли радость, что они заплатили за свои преступления.

Смысл избавления от тел я понял гораздо позже. В 1925 году никто из нас пятерых не сомневался, что вскоре последуют новые английские экспедиции на Эверест – возможно, даже в следующем. Мы и подумать не могли, что следующая экспедиция состоится только в 1933-м и что она не продвинется дальше первой ступени. (Они найдут ледоруб Ирвина, но не догадаются спуститься ниже, куда он указывал, к самому Ирвину.) Скромная экспедиция 1938 года станет последней попыткой англичан подняться на Эверест с севера.

Но мы этого не знали. Находка за грибовидным камнем тел четверых немцев, застреленных из английской снайперской винтовки, могла вызвать серьезные дипломатические трения между Берлином и Лондоном. Столкнуть трупы с Северо-Восточного гребня на Северную стену было бы неразумно: на этой стене мы случайно наткнулись на тела Мэллори и Ирвина. А немцы должны были исчезнуть бесследно.

Наблюдая, как Пасанг избавляется от последнего тела, я понял одну важную вещь. Мучительное освобождение от этой замерзшей… штуковины из горла, а также страдания, которые мне причиняла обмороженная слизистая оболочка на протяжении нескольких дней, ослабили меня гораздо сильнее, чем я осмеливался признать. Даже самому себе. Стоя на кромке гребня и наблюдая, как Пасанг заметает следы, я чувствовал, что остатки адреналина, которые помогли мне подняться на вторую ступень, уходят из меня вместе с последними силами, словно вода в водосток.

Доктор Пасанг был прав. Если бы я попытался подняться на вершину – а мне очень хотелось – или даже провел одну ночь на этой высоте, то распрощался бы с жизнью. Эта истина дошла до меня на Северо-Восточном гребне, так близко от вершины. Я стоял там, готовый спускаться, с одним-единственным желанием – выжить и исполнить свой долг перед Реджи и Диконом, перед кузеном Перси и Куртом Майером, а также перед убитыми шерпами. И перед Жан-Клодом. Особенно перед Жан-Клодом.

Просто сойти вниз и выжить, передать фотографии британским властям, которые в них так нуждаются.

Когда мы сошли с кромки гребня позади грибовидного камня, я был уверен, что у меня не хватит сил на «слепой» шаг через гладкий выступ. Но Пасанг без видимого труда преодолел препятствие – знание, что на той стороне есть опоры для ног и зацепки для рук, очень помогает, – а затем подстраховал меня, так что я без особых проблем присоединился к нему, хотя в самом конце поскользнулся, и он поднял меня в воздух, словно тюк с грязным бельем.

Я слишком устал и измучился, чтобы расстраиваться. Я продолжал оглядываться на вершину, и один раз мне показалось, что две крошечные точки одна за другой движутся у самой вершины снежной пирамиды, прямо под пиком.

Но у меня просто не было сил достать из брезентовой сумки бинокль и посмотреть в него. С тех пор мне не дает покоя вопрос, действительно ли я видел Реджи и Дикона, действительно ли на крутом склоне снежной пирамиды были они.

Переключившись на новые баллоны с кислородом, которые немцы нашли в базовом лагере или к востоку от пятого лагеря, где мы устроили склад, мы с Пасангом продолжили спуск. Он не поддерживал меня, но мы шли рядом, и его рука придавала уверенности – мне становилось все хуже.

Пасанг провел меня через остальную часть траверса вдоль гребня, вспомнил то место, где нужно через овраги спуститься на стену к нашему жалкому, состоящему из одной палатки (она была на месте, хоть и сильно накренилась) шестому лагерю. Очевидно, немцы ее не заметили, когда поднимались. В палатке осталось немного еды – шоколад, сардины и один термос с водой, который мы не взяли с собой на гребень, – и мы сложили все это в свои набитые до отказа брезентовые сумки.