— Нет, — ответил я, вспоминая о том, как Жан-Клод боролся со штурмбаннфюрером Зиглем, а воздух с шипением выходил из пробитых кислородных баллонов Же-Ка, когда они оба сорвались со снежного карниза в пропасть глубиной 10 000 футов. Я вспоминал лица Реджи и Дикона в тот момент, когда они повернули на запад и стали подниматься по снежному полю перед пирамидальной вершиной.
— Я имею в виду, Джейк… могу я называть вас Джейк?
Я молчал, неприязненно глядя на этого грузного человека с детским лицом.
— Я имею в виду, мистер Перри, что в Америке партии выбирают своих президентов, но советники и правительства этих президентов меняются от выборов к выборам. Президент Кулидж сменил даже нескольких нижних чинов после смерти Гардинга… еще до того, как избрался сам.
— Что вы пытаетесь сказать?
— Я говорю, что в Англии все устроено иначе, мистер Перри. На выборах побеждают разные партии, премьер-министры сменяют друг друга в зависимости от результатов выборов, но у власти на протяжении десятилетий остается одно и то же ядро политического класса —
Я ждал. Наконец решил пригубить виски. Он был крепким и мягким, но не успокоил мои нервы и не погасил гнев.
— Понимаете, британские политики вроде меня обязаны иметь целую сеть друзей — и даже врагов, — прочно связанных с ними, — продолжал Черчилль, — даже когда они не у власти. А те из нас, кто руководил разведывательными операциями армии, флота или был министром внутренних дел или военным министром — а я занимал все четыре должности, — сохраняют эти сети. Информация — это
— Весьма впечатляющее резюме. — Я старался, чтобы все три слова прозвучали как можно язвительнее. — Но как это связано с тем, что частное лицо вроде вас приказывает достойным людям подвергнуть себя опасности, чтобы выкрасть… непристойные фотографии?
Черчилль вздохнул.
— Я согласен, что все это — вся эта тайная операция по получению подобных снимков от герра Майера — было грязным делом, мистер Перри. Но сама разведка по большей части грязное дело. Однако иногда самые грязные стороны жизни становятся самыми эффективными инструментами войны и мира.
Я хрипло рассмеялся.
— Неужели вы хотите убедить меня, что несколько фотографий того немецкого… того усатого клоуна и безумца… как-то повлияют на будущую безопасность Британии или другой страны?
Черчилль пожал плечами. У грузного человека в цветастом халате этот жест выглядел немного комично.
— Эти фотографии могут сыграть огромную роль. — Его тон изменился; я понял, что теперь это голос публичного политика, каким произносят обращения по радио. Он взял книгу, которую читал перед моим приходом, а затем положил на письменный стол раскрытыми страницами вниз. — У меня есть сигнальный экземпляр книги, которую герр Адольф Гитлер написал за то время, что сидел в тюрьме, а пока вы были в Гималаях, переписывал и редактировал, подгоняя под вкусы своих немногочисленных, но фанатичных сторонников. Герр Гитлер хотел назвать эту чудовищную вещь — а она чудовищная, мистер Перри, можете мне поверить — «Vierinhalb Jahre Kampf gegen Lüge, Dummheit und Feigheit», что можно перевести как «Четыре с половиной года борьбы с ложью, глупостью и трусостью». Как писатель писателю, я мог бы сказать герру Гитлеру, что такое название не будет способствовать продажам. К счастью — для Гитлера, — немецкий издатель сократил название выпускаемой в печать книги до «Mein Kampf», или «Моя борьба».
Я ждал эффектной концовки. Похоже, ее не было.
Черчилль протянул мне книгу.
— Возьмите, мистер Перри. Прочтите ее. Можете оставить себе. Через несколько лет она может появиться в продаже в Англии и в Америке. В Германии через несколько лет она может стать обязательной для чтения. Посмотрите, какие безумные планы герр Гитлер и его нацистские, — Черчилль произнес это слово нараспев, — гунны строят относительно Германии, Европы, евреев и всего мира.
— Я не читаю и не говорю по-немецки.
Мой голос звучал неприязненно. В одной руке я держал книгу, в другой стакан с виски. Меня так и подмывало вернуть книгу, повернуться и выйти из комнаты, собрать вещи и убраться к чертовой матери из этого дома, даже если посреди ночи в этой деревенской глуши невозможно найти такси. Пойду пешком. Но я колебался, не выпуская из рук тяжелую книгу и стакан.
— В любом случае, — сказал я, — даже будучи писателем, вы должны понимать, что человеческие жизни важнее книг.
Старые шлепанцы Черчилля издали шаркающий звук — он приблизился ко мне на шаг.