Месье и мадам Рива

Видимо, мое выступление позабавило Пилар, потому что она вновь рассмеялась. Казалось, у нее из глаз сейчас польются слезы.

С некоторых пор мое чувство юмора — скорее черного юмора — мешало мне оценивать комизм происходящего, вот и теперь я подумала, что в нашей с доктором Сандеман ситуации нет ничего смешного. Если придерживаться фактов, то ситуация такова: врач объявила о том, что перестает быть врачом под хитрым предлогом — мол, хочу вспахивать родную землю, — а пораженному до глубины души пациенту, то есть мне, не хватало только этого повода, чтобы в очередной раз задуматься о невыносимости бытия.

Загнанная в угол, я окончательно вышла из себя, что со мной случается не так уж и часто, и высказала Пилар Сандеман, иностранке, работающей врачом в стране, которая ее приняла, то есть в моей стране, все, что думаю об ответственности доктора перед пациентом и остром ощущении зависимости от терапевта. Ясно, что большинство людей, которым врач объявил бы о переезде, записались бы к другому врачу так же спокойно, как съедают другое блюдо, смотрят другое кино, любят другую женщину. Но существуют иные пациенты, и не все из них страдают мелкими психосоматическими недугами, достойными осмеяния, так вот эти странные пациенты ни на что не променяют дом родной. Больницу могут закрыть, врач может переквалифицироваться в барабанщика джазовой группы, пациент, подобный тем, которых я выше описала, будет продолжать требовать, чтобы ему вернули его доктора. «Самое время понять, что даже если в этом мире низменных интересов, под предлогом повышения КПД, а на самом деле просто ради прибыли, все силы бросили на создание оружия, а не на лечение больных, некоторые умудрились не попасться в ловушку и выжить», — с серьезным видом сообщила я своему доктору в пятницу 16 мая. Кто выжил? Сколько их? Загадка. Можно лишь предположить, что связь между этими незнакомцами сильнее, чем между монозиготными близнецами. Их отличает жесткость, непреклонность. Как она проявляется? Да просто-напросто люди умеют делать осознанный выбор и того же требуют от других. Этих существ легко узнать по отказу — почти патетичному, отказу, который происходит почти на физиологическом уровне, — от сиюминутных развлечений, сиюминутного гения, сиюминутных цифр, сиюминутного невежества, сиюминутной глупости художественной мысли, сиюминутных небылиц, возмущения, сиюминутного нутряного бунта, вежливости и добросовестности. Они никогда не уступают, даже когда круг возможностей сужается, а именно так и происходит, ведь подобные люди редко бывают птицами высокого полета, они лишены власти. «Так что, — сказала я доктору Сандеман, — если представитель редкого вида выбирает вас в качестве врача и подтверждает свой выбор регулярными визитами, знайте: это неспроста, не от лени, можете мне поверить».

Но к какому же умозаключению я пришла, сидя в кабинете доктора Сандеман и оценивая прочность смастеренных ею самолетов, которые парили прямо над моей головой, привязанные еле заметными веревочками? Ах да, припоминаю. Я объявила, что если врачу повезло или не повезло — зависит от точки зрения — иметь такого пациента, как я, то есть, мягко говоря, особенного, он (врач) обязан нести ответственность и оставаться врачом до конца. Таков его долг. Если его одолевает какое-нибудь экзотическое, но законное желание — к примеру, хочет он огород развести, — ему стоит правильно организовать свою жизнь. Скажем, купить участок земли неподалеку от клиники, вычеркнуть из списка клиентов всех скучных обыкновенных пациентов, оставить только самых интересных людей, которые, увы, не очень хорошо себя чувствуют, и заботиться об их здоровье, выращивая в свободное время помидоры, стручковую фасоль, смородину и лук-порей. Или пускай хотя бы врач убедится в том, что его самый интересный пациент от презираемой наукой экзистенциальной тоски, которую страховка не охватывает, не принял пентобарбитал, чей горький вкус перед смертью неоднократно описывали те, кому доводилось сводить счеты с жизнью.