Месье Террор, мадам Гильотина

Уже не один «архитектор террора» Фукье-Тенвиль не спал ночами, подписывая приговоры. Шестнадцать судей и шестьдесят членов жюри подкидывали жертвы гильотине, как дрова в топку. С каждым днем все больше несчастных поднималось на эшафот. Еще в августе казнили бывшего соратника Воронина по Америке генерала Кюстина. Обезглавили перешедшего на сторону революции принца крови Филиппа Эгалите, мадам Ролан и множество простых бедолаг вроде Жовиньи и Нодье. Французских генералов теперь казнили за любое проигранное сражение, а за каждым офицером следило несколько правительственных комиссаров, чтобы бывшие аристократы не переметнулись на сторону роялистов. Восставшие против революции города усмиряли с невероятной жестокостью: Жозеф Фуше и Колло дʼЭрбуа расстреливали картечью жителей Лиона; в Нанте проконсул Каррье тысячами топил людей в Луаре, его «отряды Марата» беспощадно вырезали женщин и детей; в покоренной Вандее карательные «адские колонны» уничтожали целые деревни. Как офицер, как русский дворянин, как человек чести и истинный вольтерьянец Воронин обязан был попытаться прекратить зверства комитетчиков и их комиссаров.

Но в одиночку против режима Александр беспомощнее одинокого витязя против Батыйских орд. Ему необходимы могущественные союзники. А кто во Франции настолько силен, популярен и отважен, чтобы побороться с Робеспьером, Кутоном и Сен-Жюстом, с этим триумвиратом вурдалаков, кормящих революцию кровью французов? Только Жорж Дантон. Он человек пылкий, яростный. И не человек даже, а могущественное явление природы, существо гораздо более сильное, безудержное и огромное, чем обычный человек. Народ прозвал его министром революции и следовал за его громоподобными призывами, как железо за магнитом, как стая волков за вожаком.

Дантон был виновен в преступлениях революции не меньше других. Он был заодно с жирондистами, но попытался соскочить с их телеги, увидев, что та мчится под откос. Это благодаря его отступничеству власть перешла к якобинцам. Это он, став министром юстиции, создал Революционный трибунал, начавший исправно посылать ни в чем не повинные жертвы на гильотину. Это он основал Комитет общественного спасения и наделил его невиданными полномочиями. Но в июле, с падением жирондистов, Жорж Дантон утерял верховодящие позиции в правительстве. И не печалился. В последние годы сибарит разбогател, приобрел поместье в Арси и все охотнее проводил время там. Дантон прежде всего заботился о Дантоне, потому что, в отличие от Робеспьера, он больше любил себя, нежели ненавидел других. Это хорошее качество для человека, но плохое для революционера. Из яростного вождя гиперборей превратился в довольного жизнью буржуа, и пути его с неподкупным Робеспьером разошлись. Бывший трибун женился на молоденькой девушке, для него добродетель – это то, что он делает с ней каждую ночь в постели. Он даже не скрывал своего презрения к уверенности якобинцев в собственной моральной непогрешимости. И для Неподкупного прежний соратник с его сомнительным богатством, добродушным цинизмом и терпимостью к «подозрительным» стал примером нравственно испорченного и порочного ренегата. Таких его комитеты уничтожают.

Могучий Дантон накинул на революцию узду террора, а оседлал ее хиленький Робеспьер. Нынешний Комитет общественного спасения завтракал, обедал и ужинал кровью людей. Если непроницаемый Сен-Жюст или мрачный Бийо-Варенн брали слово в якобинском клубе или в Конвенте, то только для того, чтобы потребовать еще смертей, еще казней. Мышонок Робеспьер мечтал отрубить головы всем, кто покушался на его тиранию добродетели.

Но Дантон убедился, что совершил ошибку. В последнее время его все чаще называли «снисходительным». Да, он рассчитывал, что террор защитит завоевания революции, однако ему не нравилось, что нынче Францией правил один лишь страх. И Дантон до сих пор был кумиром толпы, он до сих пор – «доверенный народа». Он мог бы обуздать Робеспьера.

Только как подступиться к трибуну? Единственная ниточка к нему – список гвардейца. А единственная ниточка к гвардейцу – мадам Турдонне. Только бы не обернулась эта ниточка петлей.

XV

ЕДВА ФРАНСУАЗА ОТВОРИЛА парадную дверь, из-за стойки консьержа выскочила вдова Планель и загородила лестницу:

– Гражданка Турдонне, съезжай с квартиры. Ты здесь больше не живешь.

Габриэль едва успела подхватить покачнувшуюся тетку. Обе возвращались с рынка усталые и голодные. Франсуаза с трудом разлепила губы:

– Что случилось?

– Мой дом не место для подозрительных, – домовладелица уперла короткие ручки в пышные бока и с презрением уставилась с верхней ступени на чахлых и обносившихся аристократок. – Я добрая патриотка! И не собираюсь укрывать у себя старорежимных!

Франсуаза прижала пальцы к вискам:

– Как это? Что вы такое говорите, мада… гражданка? У нас с вами подписан совершенно законный договор на съем, мы тысячу ливров за три года вперед уплатили, а прожили всего год. У вас нет права выгонять нас.

Домовладелица отмахнулась: