Месье Террор, мадам Гильотина

– Поесть? – Василий Евсеевич почесал переносицу. – Ты, Санька, жуть какой прожорливый! Беда прямо. Я как раз весь рыбный пирог доел, чтоб не портился. Не думай, что меня арест соседки радует, – примирительно заметил он, когда племянник присел к столу с сухой горбушкой и кусочком заплесневелого сыра. – Куда это годится, если такая прелестная женщина кончит свои дни на гильотине? Но плетью, милый, обуха не перешибешь.

– При чем тут «прелестная»? Не прелестных не жалко, что ли?

– Э-э-э, – дядюшка поколебался, но от спора воздержался. Напомнил только: – Побег королевы кто провалил? А этот список Дантона, который ты сам мне все время в нос совал?

– Побег королевы не она выдала, дядя. Она, наоборот, уверена, что это вы.

– Я?! Я сам выдал собственный заговор? Я что, произвожу впечатление полного кретина?

Александр налил в стакан остатки вина.

– Мадам Турдонне понятия не имела о связи гвардейца с Дантоном. Она убежденная роялистка, для нее «министр революции» – анафема.

Василий Евсеевич проводил грустным взглядом последний кусок горбушки:

– Завидую, Санька, твоему аппетиту. Мне уже давно кусок в горло не лезет. Давай, милый, развлеки старика «дорожным дураком». Целый день где-то носишься, пока я тут из-за тебя с ума схожу от тревоги. – Одним движением вскрыл запечатанную колоду: – Снимай.

Карты революционной колоды с «гениями» вместо королей, «свободами» вместо дам, «равенствами» вместо валетов и «законами» вместо тузов послушно раскладывались в теплом световом кругу шандала. Дядя красивым движением перевернул последнюю карту. Александр сделал ход, думая о своем, почти наугад.

– А насчет убийства Рюшамбо уже не знаю, что думать.

– Так и не думай о нем, – равнодушно посоветовал Василий Евсеевич.

Воронин-младший глубоко вздохнул:

– Не могу. Я подозревал гвардейца – из-за списка и из-за того, что ростовщик ему доверял, но сегодня вечером, когда пошел снег, сообразил, что этот странный солдат революции ростовщика точно не убивал.

Подождал, не заинтересуется ли дядюшка, не спросит ли, как он догадался да при чем тут снег, но Василий Евсеевич только хмыкнул, и Александру самому пришлось объяснить свои умозаключения тугодумному старику:

– В тот вечер, пока я трясся от холода под дверью Дантона, начался первый снегопад. Вскоре после полуночи он прекратился. На следующее утро нашли уже окоченевшее тело Рюшамбо, а на улице остались отпечатавшиеся на снегу кровавые следы. То есть убийца прошел по первому снегу, но там, где его следы не затоптали, кровь сверху была припорошенной. – Александр не сумел отбиться от дядюшкиной карты и забрал весь отбой. – Значит, убийца вышел из подвала после начала снегопада, но еще до его окончания. А я точно знаю, что все это время гвардеец был у Дантона, я его в окне видел. Следовательно, гвардеец не мог убить Рюшамбо. – Метнул онер, вздохнул и признался упавшим голосом: – Все-таки это соседки.

– Ну если не гвардеец, то, конечно, соседки, – подхватил Василий Евсеевич, отбиваясь «свободой» и «равенством». – Больше в городе Париже просто некому застрелить и ограбить процентщика.

Александр выложил козырного туза.

– Дело в том, что у мадемуазель Бланшар оказался орден Святого Людовика, который я незадолго до смерти Рюшамбо видел у него в ломбарде.

Василий Евсеевич взял прикуп, пошевелил заломленными бровями:

– Ну и что? Может, ростовщик сам его тетке презентовал? Ты ведь говорил, что мадам Турдонне с ним водила знакомство, а она дамочка привлекательная. – Дядюшка хитро прищурился, взъерошил свою гасконскую бородку: – Даже старый стручок Рюшамбо мог не устоять.

– Нет, добровольно Рюшамбо никогда, никому и ни за что не подарил бы, не отдал и не продал чужой заклад.

– Хм. Зря ты не спросил мадемуазель Бланшар, откуда у нее эта штука.

Александр пошел королем, благодаря революции ставшим гением.

– Я спросил. Сначала она уверяла, что орден ей дала тетка: это, мол, фамильная реликвия. Но когда я сказал, что перед самым ограблением видел этот орден в ломбарде, призналась, что ей его подарил Этьен Шевроль. Если верить Планелихе, это новый поклонник нашей соседки.

– Ты в дураках, – с удовольствием сообщил дядя. – Еще пульку?

– Давайте в шахматы, Василь Евсеич.

– Да ну их, шахматы. Никчемная игра – ни везения, ни выигрыша. Так небось этот Этьен и укокошил твоего драгоценного Рюшамбо. Орден украл, а потом зазнобе своей и преподнес.

– Она соврала мне.

Дядюшка подпер щеку кулаком и некоторое время сокрушенно рассматривал племянника:

– Невдомек мне, Сашка, то ли ты святой, то ли дурачок. Понятно, что соврала. А с какой стати она должна была тебе признаваться, что от какого-то комиссара подарки принимает? Ты ее духовник, что ли?

Александр откинулся на стуле, сцепил ладони за затылком:

– Да нет, наоборот, она соврала, когда сказала, что орден от Шевроля. Не мог он быть убийцей. Ростовщика его собственным пистолетом застрелил кто-то, кому он доверял. Рюшамбо никогда не впустил бы к себе какого-то санкюлотского делегата.

– Ну, тогда сдаюсь. Пусть будут соседки!

– Трудно поверить, что благородные женщины занялись грабежом и убийством.