Накануне Первой мировой войны рабочие забастовки в Петербурге шли очень активно. Стариков считает, что «возникли они без видимой причины, неожиданно, “случайно”. Так же внезапно потом и закончились»[77]
. Конечно, наш горе-экономист не занимался изучением причин недовольства рабочих. Информация об этих событиях и такая их трактовка списаны им у других авторов. У авторов, которые по своему положению явно не могли адекватно судить о движении рабочих: его источники — это мемуары французского посла Палеолога, председателя Думы Родзянко и дочки царского медика Боткина. Вот уж, несомненно, специалисты по рабочему вопросу! Стариков вообще очень любит мемуары, считает их, наряду с «фактами и датами» «серьезными аргументами»[78]. Это неудивительно: в мемуарах можно найти какие угодно высказывания и версии, мало ли кому что в голову взбрело. Но Стариков выдает подобные суждения за истину. Правда, в данном случае, он «виновником» забастовок назначает не немцев (как это делают названные мемуаристы-германофобы), а англичан.По Старикову, забастовки июля 1914 года «случайны», другими словами, возникли на пустом месте. Это — очередное вранье, забастовки — продолжение нарастающего революционного движения. Об этом ясно говорят приведенные выше данные. Более того, повод июньских забастовок в Питере известен — это проявление солидарности столичных рабочих с пятидесятитысячной стачкой на Бакинских нефтепромыслах. Закавказских рабочих поддержали десятки тысяч трудящихся и других городов[79]
.Окончание питерской стачки было вовсе не «внезапно», и случилось оно не после начала войны. Под нажимом правительства промышленники прервали локаут и 15 июля возобновили работу предприятий[80]
.После начала войны забастовки продолжались, хотя и сокращались: в июле 1914 года свыше 46,5 тыс. рабочих по всей стране участвовало в политических антивоенных выступлениях, в августе 1914 — январе 1915 гг. по стране бастовало 46 тыс. человек, при этом в столицах 65-75 % стачек носили политический характер. Силу этого натиска вполне реально ощущали чиновники департамента полиции, сообщая в сентябре 1914 года: «Было бы ошибочным, однако, заключить, что революционное движение в России прекратилось»[81]
. Но Старикову нет дела до таких откровений полицейских, ему всё — божья роса.Об активной деятельности революционеров-большевиков охранка докладывала и во время войны. Соответствующие документы Стариков может найти в еще одной книге, изданной при Сталине, — «Большевики в годы империалистической войны. 1914 — февраль 1917. Сборник документов местных большевистских организаций» (Л., 1939).
Я уверен, что Стариков искренне не понимает, как люди могут договариваться и действовать коллективно. У него социальный опыт совсем другой, у него как раз опыт работы за «пайку» от спонсоров. Отсюда его примитивная консервативно-мещанская ирония: если никто из большевистских вождей лично
не организовал демонстраций, то, значит «сами собой рабочие прекратили работу, от скуки нарисовали плакаты и лозунги и, сами не зная почему, двинулись свергать самодержавие» (выделено мной —Наконец, в тех случаях, когда авторы воспоминаний не оплодотворяют автора своей безграмотностью, ее порцию подсыпает сам Стариков из собственных поистине бездонных запасов. Вот он приводит рассказ Молотова о встрече того с поэтом Демьяном Бедным в 1917 году, когда последний «работал в каком-то
В действительности, демобилизованный из-за неблагонадежности поэт в 1915 году с помощью своего знакомого экономиста Розенфельда устроился в Центральный военно-промышленный комитет. «Кадетским» он был в том смысле, что действовал в интересах буржуазии, получая от правительства военные заказы и распределяя их между промышленными предприятиями. В его руководстве были и кадеты. Бедный помог устроиться на работу в комитет и другим большевикам — В.Д. Бонч-Бруевичу, писателю А.С. Серафимовичу и его брату В.С. Попову. Они активно вели партийную деятельность: так, Бонч-Бруевич возглавлял издательство, выпустившее и книгу Бедного[84]
. Поэт занимался своей пропагандистской партийной деятельностью — писал революционные стихи и басни.