Мещанка

Потом все разбрелись по одному. Где-то слышался баян и шум танцев. Павел Васильевич пошел туда.

Старательно играл баянист, без устали кружились пары. Здесь еще фокстроты и вальсы не вытеснили кадриль, молодежь танцевала то и другое. Павел Васильевич с интересом смотрел этот старый и в каждой местности в чем-то своеобразный танец. Вдруг он увидел Надю. Вся точно налитая здоровьем, она поразила Павла Васильевича не только красотой лица и выразительностью глаз, но какой-то неотразимой прелестью всей своей фигуры. Крутые плечи, высокая грудь, стройные ноги, плавность и легкость движений — все было в ней необыкновенно изящно, мило ему. Он подошел к ней.

— Прошу вас, — проговорил он с легким поклоном и движением руки пригласил ее на танец.

Она смотрела в сторону и не отвечала. Растерянность отразилась на ее лице. Павел Васильевич повернулся и тоже растерялся — сбоку стоял высокий красавец-парень и приглашал ее.

— Извините, — проговорил поспешно Павел Васильевич и хотел уже отойти, как вдруг она протянула ему руку.

Они вошли в круг. Павел Васильевич чувствовал себя сначала неловко. Но она танцевала, угадывая каждое его движение, словно летала рядом с ним, и скоро он не видел уже ничего, кроме ее разгоряченного танцем лица.

После танца он проводил ее на место.

— Следующий танец ваш, — улыбнулась ему Надя.

Красивый парень снова подошел, но Надя снова отказала ему.

— В чем это вы не поладили? — спросил ее Павел Васильевич во время танца. — Если вам хочется только подшутить надо мной, то вы выбрали неподходящего человека для этого.

— А если не только пошутить, то неподходящему человеку не покажется это в тягость?

— Мне… я… простите, вы не так меня поняли.

— Не волнуйтесь, Павел Васильевич, повода для вашей ревности нет…

— На ревность надо иметь право, а я…

— Вечер сегодня какой-то особенный, — будто и не слыша его, снова заговорила Надя. И Павел Васильевич подумал про себя: «Какой я осел, нашел о чем говорить! В конце концов она танцует со мной, мне приятно это, и что еще нужно мне?»

— Да, вечер хорош, и всё здесь хорошо!

— Всё, всё? — спросила она.

Павел Васильевич промолчал.

Они танцевали, пока играл баянист. Проводить она не разрешила, ушла одна. Он долго смотрел ей вслед. Казалось, что только сейчас все чувства в нем всколыхнулись с какой-то небывалой силой.

Солнце давно уже село, но темноты не было. По мере того как угасал закат, все ярче вырисовывалась луна. У самого горизонта еще бледнела нежно-оранжевая полоска, а свет луны уже разлился над землей. Он не ласкал каждую травинку, не играл веселым блеском на воде, а скупо лился над землей. Все предметы в отдалении потеряли свои цвета, спрятали в тень привычные глазу формы. Свет не проникал сквозь листья деревьев, а лишь озарял одну сторону дерева, которая казалась больше белой, чем зеленой, другая сторона была однообразно серой. Белели крыши домов и обращенные к свету стены, белела пыльная дорога, поля и верхушки кустов, и, резко выделяясь на этом светлом фоне, в гущу хлебов и кустов уходил таинственный сумрак. И так покойно было на душе. Хотелось побыть одному.

«Может, она просто пошутила со мной сегодня, а я уж и сам себя не чую?» Но как бы ни было, а она первая дала ему это чувство радости, волнений и нежного преклонения перед женщиной, и, что бы ни произошло, он уже был благодарен ей.

Молодость у него прошла, как и у большинства его ровесников: в семнадцать он уже был солдатом, а в двадцать четыре пришел домой, отлично умея стрелять и совсем не умея работать. Самые счастливые годы юности остались там — в окопах, в боях. Солдатом он был хорошим. Враг унес у него отца и братьев, он видел страдания своего народа и воевал с беспощадной злостью. Вернулся замкнутым, суровым не по годам и полным решимости работать. Он видел сожженные города и деревни и знал, что надо засучить рукава. Пошел на завод учеником кузнеца. Здорово уставал. Не любил работать кое-как, да и молоты были не то что сейчас, работать на них потяжелее. Потом стал учиться в институте, заочно. К нему была внимательна молоденькая девушка Валечка. Слишком внимательна, чтобы он не понял, в чем дело. Сейчас он вспомнил, как приглашала его на танцы или в клуб. Хорошая была девушка и, говорят, хорошей стала женой… Но он не любил ее. Да и времени на гулянье не оставалось. Бывало, руки от усталости как собаки грызут, но надо было готовить зачет или очередную контрольную, садиться за учебники. Потом работа мастером. Работа незнакомая, ответственная. И снова — учеба, раздумья, тревоги. Потом начальником цеха, начальником производственного отдела, главным инженером… И все не хватало времени на себя. Да и не было еще такого чувства, как теперь…

Растревоженный, возбужденный и радостный, он долго бродил по полям.

* * *

Кончался последний месяц квартала, и Павел Васильевич несколько раз на дню спрашивал плановиков и экономистов, когда будет готов отчет. И, видно, не только его, а и плановиков, и экономистов, и многих других волновало это. Было уже восемь часов вечера, а оба отдела еще работали, хотя он не просил людей об этом.