Мещанское счастье

«Она!» – подумал Егор Иваныч и кончил тем, что растерялся. «Елена Ильинишна? – вертелось в его голове, – тут несообразность какая-то, противоречие». Он, оглядываясь по сторонам, все еще не терял надежду увидать другую женщину. Новое для него положение – свидание с девицею, которой он не ожидал, поставило его в тупик… Она молчала, он тоже. Прошли несколько шагов по берегу. Егор Иваныч взглянул на спутницу искоса. Она вздохнула. Молотов чувствовал, что он должен сказать что-нибудь, но не было у него ни одного звука, ничего в голову не шло; он не знал, куда девать свои большие ладони. Он придумывал какое-нибудь слово, был бы рад самой пошлой фразе, а в голове только и было: «Черт же знает, что это я… ведь нехорошо…» Он решил, что напрасно трудится, что ничего не придумает, и махнул рукой: «Пусть себе!.. чем-нибудь да кончится!.. погубила меня проклятая застенчивость!» А Леночка идет, опустивши длинные, прекрасные ресницы. Наконец она сказала:

– Вы очень скоро идете…

– Виноват, – ответил Егор Иваныч…

– Какая сегодня прекрасная погода, – сказала Леночка.

«Нашла же она что сказать!» – подумал Молотов. Но надобно отдать честь и ему. Он поддержал разговор:

– Да, хорошая стоит погода, – и тотчас сделал еще такие слова: – давно уж стоит такая… дождей совсем мало… отличное наступило время.

Молчание. «Нет, – думал Молотов, – я обязан говорить».

– Вы любите природу? – спросил он, а сам про себя подумал: «Однако это с какой стати? Ведь это очень глупо!»

– Люблю.

– Я третьего дня просидел до рассвету, – продолжал Молотов и опять подумал: «Ну, это еще хуже». У него так и шло два разговора – один с Леночкой, другой про себя, как это всегда бывает у застенчивых людей.

– Такой был прекрасный вечер, – прибавил он. «Нет, стоило б меня хорошенько!» – рассуждал он.

Но вот Леночка совершенно оправилась, взглянула открыто и сказала:

– Я сама люблю вечером гулять… Я всегда почти гуляю. Особенно смерть люблю воду… У нас всегда речка перед глазами, и я привыкла к ней… Я люблю удить, только червяков гадко брать в руки… впрочем, теперь ничего… привыкла… Вы знаете иву? вон там, – показала рукой Леночка.

– Знаю, – ответил Молотов и вздохнул свободно, потому что надеялся, что Леночка не скоро остановится.

– Там очень хорошо клюет… Там я в третьем году вот какого язя поймала. (Она показала руками.) У нас дяденька гостил. Он очень хороших аглицких крючков привез.

– А мамаша не боится, что вы утонете? – «Очень прилично сказано», – одобрил себя Егор Иваныч.

– Ах, нет; мамаша мне все позволяет. А вы любите удить?

– Никогда не удил, хочу попробовать. Скажите, в чем тут удовольствие?

– Ах, как же, очень весело!

«Дело очень прилично идет, – думал Молотов. – Впрочем, какая она странная, как будто ни в чем не бывало, а я-то?..»

– Очень весело! – повторила Леночка…

Она стала, как бабочка, порхать с предмета на предмет. О письме ни полслова. Оно-то сильно и беспокоило Молотова. «Неужели не намекнет? Что же я тогда стану делать? Однако нельзя сказать, чтобы она была неспособна к решительному шагу… Но что же это за девушка?»

Леночка болтала, прыгала, как козочка; а право, она была премиленькая козочка – гибкая, стройная, черноглазая. Стали они спускаться с берега реки. У мельницы над водой росла береза; под березой была скамейка…

– Сядемте здесь, – предложила Леночка.

Сели. Молотов подумал: «Сейчас намекнет». Он вздохнул.

– О чем вы, Егор Иваныч, вздохнули?

– Так…

– Так никогда не бывает: вы вспомнили кого-нибудь?

– Нет, мне некого вспоминать…

– У вас есть родственники?

– Ни души, Елена Ильинишна…

– Никого?

– Решительно никого. У меня и знакомых очень мало. Я мало кого знаю…

– А друг у вас есть?..

– Есть.

– Хороший?

– Прекрасный человек.

– Как весело иметь друга, – сказала Леночка и задумалась.