Мешок историй

Всю войну я по лескомам с девками проходила. Да по сенокосам. Осенью 1945 года с сенокоса пришла – уж снег выпал, надо опять в леском собираться. Я ревом ору – неохота в лес идти! Матери говорю: хоть бы замуж кто взял, чтобы в лес не ходить. Замужних-то, вишь, не всех брали.

А к матери одна цыганка все заходила, хорошая така цыганка. Мать ей картошки той же дает, а она матери добрым советом поможет.

И вот цыганка-то на ту пору и пришла. Мать говорит:

– Ну-ко, погадай вон Зое, скоро ли она замуж выйдет… Цыганка свое колечко золотое в стакан с водой опустила, пошептала чего-то… И велела мне глядеть в стакан: ежели лицом там мужика увижу – за своего, деревенского, замуж выйду, а увижу спиной – за чужого.

Я спину увидела. А цыганка еще в стакан поглядела да и говорит матери:

– Завтра твоя Зоя замуж выйдет.

И вот назавтра глядим – идет по дороге, по деревенской улице, военный. И к нам заходит, просит, чтобы его чаем напоили.

Мама стала его расспрашивать. Сам военный из Чуб-Наволока, к нам в деревню Свинец пришел в сельсовет регистрироваться. А дома, говорит, у него мать больная да изба пустая. Сам-то он с войны, израненный весь.

Спрашивает у матери: нет ли тут у вас, в Свинце, девки какой, чтобы посвататься, одному-то худо жить. Мать стала их в уме перебирать, а он на меня показывает: дочь-то ваша не замужем? Не пойдет ли за меня? Мать говорит:

– За своего бы деревенского отдала, а за чужого боюсь.

А я тут встала да и говорю:

– Пойду, мама, и за чужого.

И мы за час какой-то сговорились, и пошла я в тот же день с этим военным в Чуб-Наволок.

Так мне этот лес надоел, что я готова была хоть за старика старого замуж выйти. А тут всего-то и постарше меня на шесть годков.

После свадьбы

Пришли мы в Чуб-Наволок с будущим муженьком моим Василием Александровичем. А там у него тетка жила. Тетка нам кое-чего собрала на стол. Так и свадьбу сыграли.

А утром встали, печь не топлена и затопить нечем – дров нету, хлеба ни корочки. Мы с Васей оделись, взяли топоры да пошли в лес сырой олешняк на дрова рубить.

А тетка с лопатой пошла на колхозное поле, где летом картошку садили. Копала-копала там, накопала из-под снега картошин пять мороженых… Затопили мы печь да эту картошку на противне испекли. Она вся в кашу расползлась… Черная такая каша, невкусная…

Так вот мы и жить начали с Васей. Я стала работать в столовой в Чуб-Наволоке. Сперва-то там людей тюлениной кормили. Два года первые замужем я и не беременела – месячных совсем не было.

А потом будто приходить в себя стала. Пятерых детей мы с Васей нажили. Год уж, как похоронила его…

Сейчас-то жизнь трудная, да ничего, хоть в теплой квартире – не в лесном бараке. Дети все-таки как могут помогают. Мне вот восемьдесят годков стукнуло, а пожить еще охота…

Зоя Ивановна Латухина, г. Архангельск

Про далекое детство мое…

По законам военного времени

Много бед и горя принесла нам Отечественная война. Жили мы в глухой деревушке Бабиково в Кировской области, которая была самой бедной и лапотной во всей России. Лапти мы носили до шестого класса.

В деревне не было ни радио, ни электричества, газеты – большая редкость, почта приносила в основном похоронки с войны.

Родители мои – потомственные крестьяне, работали всю жизнь на земле, растили хлеб, картофель, овощи, держали скот.

Мать коров доила на колхозной ферме, отец – защитник Ленинграда – после тяжелого ранения провел больше года в госпитале блокадного Ленинграда, в начале 1943 года он вернулся домой и стал работать бригадиром полеводческой бригады.

Деревня жила напряженно, по законам военного времени. Трудились без выходных и праздников от зари до зари: посевная, сенокос, уборка и так далее.

Детей не с кем было оставить (садиков и яслей не было), некоторых брали с собой на работу в поле или договаривались с какой-нибудь бабушкой и оставляли с ней. Игрушек не было, делали тряпичные куклы и нянчились с ними.

За годы войны деревня обнищала, люди голодали, одежонка едва прикрывала наготу, из обуви были только лапти, да и тех плести было некому. Ребятня, как только оттаивала земля, до самых заморозков бегала босиком.

Особенно трудно давался хлеб-батюшка. В войну был брошен клич: «Все для фронта, все для победы!» Нужно было сдать хлеб государству, обеспечить хлебом склады, то есть неприкосновенный запас. Также каждая семья государству должна была сдать в год 8,4 кг топленого масла, 40 кг мяса, 75 штук яиц, шерсть и заплатить денежный налог.

На трудодень выдавали по 100 граммов зерна. На еду терли картошку, из крахмала делали кисель, а всю оставшуюся массу смешивали с небольшим количеством муки и из этой смеси пекли хлеб.

Также использовали гнилую картошку, из нее готовили лепешки, подсушивали их в печи и ели. В пищу использовали также крапиву, полевой хвощ, сныть и другие травы.

Во время войны дети рано становились взрослыми. Мальчика в 7–8 лет уже приучали к лошади. Он боронил пашню, а чтобы не сваливался с лошади, ноги его под ее брюхом связывали веревкой.