В комнате раздался стук. Ой! Девушка Саньминя словно ослепла, и память у неё отшибло: она снова в том же самом месте наткнулась на несчастный ночной горшок.
Ой!
Пусть буря будет ещё более ожесточённой!
Кто-то собрался жить в туалете!
Потом Чжан Даминю пришлось объяснять соседям, что это были слова, сказанные в гневе. Что он понимает, для чего предназначен туалет, одним словом, что он не для того, чтобы в нём спать. Если бы это был свой собственный туалет, то ничего страшного. Но двуспальная кровать перегородила бы общий выход, это неправильно и аморально. Как же он может там жить?
Мать поддержала разговор, сказав, что это истинная правда, ведь он боится червей.
Вопрос туалета был решён. А вопрос с двуспальной кроватью не сдвинулся с места, никто не мог ничего придумать. Когда в третий раз дождь полил как из ведра, Чжан Даминь проснулся в ночи. Открыл глаза, обдумал один способ, зевнул, обдумал другой способ. Никак не мог уснуть. Наощупь он пробрался на кухню, чтоб попить, чайник, однако, не нашёл, зато руки его наткнулись на волосы. Сверкнула молния, и под волосами обнаружилось лицо Саньминя, замершее, позеленевшее и даже немного посиневшее, похожее на огромную сорванную, но не созревшую тыкву. С Чжан Даминем чуть сердечный приступ не случился, и голос вдруг пропал. Он понял, что если брат будет так тосковать и дальше, то просто погибнет. Двуспальная кровать убьёт его несчастного младшего брата.
— Ты чего это делаешь? Не спится?
— Боюсь засыпать… Глаза закрою и вижу только ноги…
— Какие ноги? Женские?
— Нет… лошадиные… табун лошадей скачет ко мне, цок-цок, цок-цок… и все — лошадиные ноги. Только глаза закрою, не вижу ничего другого, только лошадиные ноги кофейного цвета!
— Саньминь, ты болен.
— А когда они приближаются, то это уже не лошадиные ноги…
— А какие?
— Ножки кровати, столько, что и не сосчитать…
— Саньминь, ты точно болен.
— Брат, я не болен.
Чжан Даминь зажёг сигарету Саньминю, затем себе. Он курил и вздыхал, слушая шум ветра и дождя. Он чувствовал, что его жизнь, его счастливая жизнь будет разрушена мчащимся табуном кроватей с копытами на ножках.
— Я не болен, но мне так плохо.
— Почему тебе плохо?
— Не могу сказать.
— Ты должен сказать. Если в себе держать, то опухоль вырастет.
— Вот здесь… между бровями и чуть выше, как будто трещина… Так плохо… Вчера во второй половине дня я ходил к начальнику поговорить, хотел, чтобы мне выделили комнату. Я… Я хотел обсудить вопрос о том, чтобы мне выделили комнату. Я ходил к начальству… ходил к начальству…
Саньминь заплакал, всхлипнув несколько раз.
— Говори скорее, не тяни!
— Начальник ко мне хорошо относится, спросил, стою ли я в очереди на жильё. Я говорю, стою. Он сказал: ты хороший товарищ, хороший молодой человек, стой спокойно в очереди, если никто не вклинится, то в первой половине двадцать первого века ты обязательно получишь свою собственную комнату.
— Ты сам напросился, подставив рот для испражнений!
— …Я ему говорю: а можно я вне очереди? Начальник в ответ: ты хороший товарищ, хороший молодой человек, вне очереди нельзя. Я говорю: а почему Сяо Ван пролез без очереди? Ведь он пришёл позже меня и работает хуже. Начальник сказал на это… Он сказал: а ты знаешь, кто отец Сяо Вана? Брат, мне так плохо…
Саньминь снова заплакал.
— Мне тоже плохо. Но сейчас уже поздно просить маму подыскать тебе отца с положением. Ты бы в тот момент встал на колени и попросил начальника стать тебе крёстным отцом, так ведь вряд ли у него нет сына, так что и это уже поздновато…
Саньминь молча вытер нос. Чжан Даминь подошёл ко входу в кухню, посмотрел наружу через порог, похожий на дамбу. Воды скопилось не много, до опасной отметки ещё далеко. Он бросил окурок в лужу, огонёк треснул и исчез.
— Саньминь, я придумал.
— Что ты придумал?
— Мысль ещё не созрела. Я всё обдумывал, говорить ли тебе. Думал, думал и решил тебе сказать. Так будет лучше для твоего душевного состояния. Ты постоянно думаешь о ножках кроватей, скамеек, загнал себя в тупик, из которого не выбраться. Тебе надо попробовать втиснуться в другое место. Канализация забита мёртвой кошкой. Так то кошка, а если ты втиснешься, то, возможно, и пролезешь. Не по-настоящему, это я так, к примеру, чтоб прояснить позицию. Мы не можем опираться на кого-либо, не получится. Мы опираемся на то, что везде пролезем. Вроде и нет выхода, а мы всё-таки его найдём. Вроде и нет места для двуспальной кровати, но, чуть поднатужившись, придумаем, куда её втиснуть. Саньминь, мой способ на самом деле очень прост. Мне просто неловко его вслух произнести. У нас ведь есть двухэтажная кровать, составленная из двух односпальных?
— Ты имеешь в виду…
— Также сложить две двуспальные кровати.
— Сложить?