Читаем Месяц в Дахау полностью

Все самое важное я всегда безнадежно просыпаю. Фатум. Едва разлепив глаза, поднял голову и понял, что мы давно уже проехали Лоб и едем по Переносице. Вчерашний собеседник исчез вместе с портфелем. Третий раз в жизни пересекаю я границу Германии и третий раз просыпаю Лоб. Что это? Русский анархизм? Или просто обломовщина? А может — ранняя старость? Глупо, глупо. Еще вчера вечером, когда, сидя в вагоне-ресторане, мы с оберштурмбаннфюрером запивали мадьярскую палинку чешским пивом, на западе горизонта проступило несколько гигантских холмов правильной формы, за которые мой визави сразу предложил выпить. Я согласился после недолгого колебания. Все пути из России в Германию проходят через Браунау. Вполне в духе времени, вполне. Здесь на площади более 10 000 км² за одиннадцать лет проделаны гигантские земляные работы. Под руководством Шпеера тысячи людей и машин воссоздали из местного ландшафта ЕГО лицо, запрокинутое в небо. Фото- и аэрофотосъемка категорически запрещены. Знаю, что Армстронг и Стаффорд снимали из космоса. И наши уж наверно снимали, снимают и будут снимать. Смешно. Сейчас поезд едет по Переносице, поднимаясь на самый кончик Носа. Там — остановка, таможня, мучительный обряд «Пересечение Границы», телескопы для наблюдений за космическим льдом, жертвенник из костей покоренных народов, биотеплицы, колумбарий. Во всем перехлест в сторону нездорового гигантизма. Чувство меры, чувство меры. Как недостает его XX веку! Подобные капища творят чиновники от искусства, а не подлинные художники. Корбюзье сделал бы по-другому. Предстоит долгая стоянка, часов шесть, потом поезд на специальных лифтах спустят вниз, в Носогубную Складку. Там, собственно, и расположен городок Браунау, исполняющий роль усов. Пришлось его немного расширить и придать нужную форму. Дальше — Губы, Подбородок. Но почему, почему меня всегда беспокоит то, что будет дальше? Почему, откуда такое неумение и нежелание жить настоящим моментом? До каких пор русскому сознанию балансировать между прошлым и будущим, не замечая настоящего? Есть ли предел нашей гносеологической жажде, нашим метафизическим амбициям? Доколе предстоит нам манихействовать вокруг Духа, противопоставляя ему униженное нами Бытие? Где релятивистская вменяемость? Где релевантность? Господи, когда мы научимся просто ЖИТЬ? Прав Бердяев: «Русские все склонны воспринимать тоталитарно». За что, Господи?

5. 5. 1990.

4 часа 18 минут. Слава Богу, не проспал. Уже рассвело, до восхода минут 40. Сатурн еще противостоит Юпитеру, но уже сдвинулся к Марсу. И-Цзин обещает невразумительный «Колодец» и «Верещание белки». Славяне тоже невразумительны. Поезд ползет, как улитка по лезвию. Запоминай, запомни все. Живи этим мгновеньем. Вот рельсы, бетонные шпалы, вот туман, вот из него выдвигается громада мюнхенского вокзала, вот стрелочник, вот патруль с двумя овчарками, вот перрон, перрон, как долго, долго, долго тянется. Господи, как долго! Всю жизнь приходится нам ждать, надеяться, верить, уповать, как бы не минуло нас ГЛАВНОЕ. А вдруг минует, и обезумевшими Навуходоносорами закружимся мы на месте, поедая обгаженную нами траву? Господи, неужели все тщетно? Последние сантиметры мучительной дороги. Господи! Стоп. Вылез. И сразу заметил встречающих: вагона на два вперед — трое в униформе. Подошли. Унтершарфюрер Вилли и двое солдат из внутренней охраны лагеря. Вилли улыбается:

— Wie geht’s, Herr Schriftsteller?

— Danke, Willi! Nicht schlecht.

Перейти на страницу:

Похожие книги