Месма

— Галя… это было бы прекрасно! — воскликнул он. — Если только тебе это не слишком неприятно…

— С какой стати? — Галя передёрнула плечами. — По большому счёту мне всё равно.

Она повернулась и вышла из кухни. Влад хотел было последовать за ней, чтобы вымолить прощение, но… от внезапной слабости не смог подняться с места. Так он и сидел за столом, тупо уставившись в одну точку, пока не услышал стук входной двери и звук отъезжающей машины.

Оставшись один, Влад встал из-за стола. Это ему удалось с трудом.

Затем он дотащился до своей комнаты и совершенно без сил рухнул на застеленную кровать. Постепенно он впал в странное дремотное состояние, полное странных и расплывчатых видений…

Город Краснооктябрьск, октябрь, 1962 год.

Прохор Михайлович с трудом приподнялся на постели: это небольшое движение стоило ему огромных усилий. Ему почудилось, что в фотомастерской еще кто-то есть…Он некоторое время пристально вглядывался в сумрак, царивший в комнате, будто бы ожидая, что сейчас кто-то выйдет к нему из погружённой во тьму прихожей; но там он не уловил ни малейшего движения. Ничто не нарушало замогильной и зловещей тишины. Прохор Михайлович бессильно откинулся на смятую подушку и замер без движения. Он ощутил, как по его лицу медленно стекают струйки холодного пота. Беря начало из-под корней седых поредевших волос, они ползли по его вискам, далее стекали на впалые щёки, ползли по небритым скулам, забирались на шею… Это было крайне неприятно, однако здесь не было никого, кто мог бы хоть промокнуть холодный пот на его челе полотенцем или платком, а у самого Прохора Михайловича на это уже не было сил…

На прошлой неделе он почувствовал себя совсем плохо. Силы стремительно его покидали, есть он не мог, да и не хотел, к тому же каким-то внутренним чутьем вдруг осознал, что ему пора! Последний час его близок… Однажды хмурым октябрьским утром Прохор Михайлович не нашёл в себе сил, чтобы встать с постели. Он даже не испугался. Напротив, это показалось ему добрым знаком, ему хотелось думать, что приближается час избавления, час его ухода в небытие… И что же в этом плохого? Скорее, этому полагалось радоваться. И почему люди так боятся смерти? Ведь она, скорее всего похожа на сон, и это должно быть правильно: человек приходит в этот мир из небытия и уходит в то же небытие… Рождение — это пробуждение от сна, а смерть — погружение в сон. Скорее всего, так оно и есть. Если, конечно, смерть не вызвана насильственным воздействиием, то есть убийством. Вот тогда это действительно — жестоко и мучительно…

«Господи… спаси меня от мучений, сделай так, чтобы я просто заснул и не проснулся больше! Ты же всё на свете можешь, ты же — Бог! Творец и Вседержитель…

Ну что тебе стоит, Господи!» — так в предсмертном полузабытьи обратился к Богу умирающий Прохор Михайлович, так он воззвал к Тому, в существование Кого он никогда по-настоящему не верил.

Он не знал, сколько времени он уже вот так, бессильный и беспомощный, не встаёт с кровати. Наверное, несколько суток… может быть, трое, а может, и больше. Он еще помнил, как кто-то настойчиво звонил в дверь, и звук звонка оставил его совершенно равнодушным. Наверное, кто-то приходил фотографироваться. Прохор Михайлович тогда с какой-то доброй укоризной подумал:

«Господи, ну зачем же так настойчиво звонить! неприлично даже… ну позвонили раз, второй, ну ладно, пусть и третий раз позвонили… но сколько же можно? Раз не открывают дверей, стало быть — не могут! Чего трезвонить-то? Или вы думаете, что фотомастер Вакулин будет снимать вас на плёнку целую вечность? Нет, дорогие, всему приходит конец. Вакулин больше не работает. Так что идите откуда пришли, или поищите другого фотомастера. Ступайте себе с Богом…"

Словно в ответ на его мысли звонки прекратились. Посетители потоптались на крыльце и ушли. И больше никто уже не нарушал его одиночества. Прохор Михайлович всегда боялся одиночества. И особенно боялся, что останется одинок и в день своего ухода. Будет лежать — беспомощный, умирающий, и не будет рядом никого. Никто даже стакан воды не подаст… Этой ситуации старый фотомастер боялся больше всего, и вот она-то как раз и наступила! Человек часто своими навязчивыми мыслями притягивает к себе именно такое стечение обстоятельств, которое либо страстно желает, либо панически боится.

Однако Прохор Михайлович не испытывал ни страха, ни паники… Чувство было лишь одно: мучительно хотелось покоя. Уж скорее бы…

Он с трудом повернул голову в сторону окна. Там, на улице, стояла беспросветная темень. Тихо и заунывно стучали по стеклу редкие капли холодного дождя. Какое сейчас время суток? Ночь? Поздний вечер? Предрассветный час? Прохор Михайлович не знал… А впрочем, какая разница…

Комнаты фотомастерской стояли безмолвные и заброшенные, покрытые многодневной пылью и погружённые в кромешный мрак. Только раскачиваемый порывистым ветром уличный фонарь время от времени бросал снопы тусклого света в черные окна, отчего по стенам комнат пробегали колеблющиеся желтоватые блики, оставляя стойкое впечатление присутствия чего-то жуткого и неведомого.