Читаем Мессалина полностью

Нарцисс и в самом деле был обеспокоен. Тёмные глаза грека беспрестанно сверлили таинника, точно хотели проникнуть в самую душу. Он говорил мягким, проникновенным голосом, как разговаривают с близкими людьми, подчёркивая тем самым, что это не служебный допрос, а обыкновенная дружеская беседа. Потому и пришёл к Метеллу домой под предлогом навестить больного, а не вызвал к себе в кабинет. Но что мог объяснить ему Анней? Что с женщинами он не воюет? Что уважает право императрицы даже на телесную разнузданность? И вообще, у таинника существовали особые отношения с женщинами, а хрупкость и красота Мессалины вызывали в его душе восторг и восхищение. Но вряд ли первый советник поймёт эти его объяснения.

— Так что случилось, Анней? — с трагическим пафосом повторил свой вопрос грек.

— А ничего не случилось, Нарцисс, — помолчав, ответил Метелл. — Я понял, что императрица не заговорщица, и не стал за ней следить, только и всего. Вникать же в подробности личной жизни её величества мне показалось кощунственным. Всё это я мог бы сказать и государю в своё оправдание, если б он потребовал от меня отчёта. Но этого не произойдёт, поскольку я выполнял твоё частное поручение. Оно мне не понравилось. Ты уж извини.

Повисла пауза. Советник всегда считал Метелла не слишком умным и уж тем более неспособным принимать самостоятельные решения, но, видимо, ошибся. Слуга принёс горячее вино и отдельно, в плошке, гвоздичное масло, глупой гримасой выразив своё отвращение к такому лекарству. Нарцисс добавил в свой сосуд одну каплю гвоздики, размешал, вдохнул возникший после такого смешения аромат и только потом сделал глоток.

— Замечательный напиток, — крякнув, восхищённо проговорил грек, словно ничего не расслышал из того, что только что высказал ему хозяин дома.

Нарцисс держался молодцом. Даже Анней, обладавший всегда неплохой выдержкой, позавидовал греку. Другой бы вспылил, затопал ногами, прибег к угрозам, ибо обладал немалой властью. Отпрыск захудалого аристократического рода только что нанёс ему звонкую пощёчину, а точнее, зуботычину, советник же сделал вид, что не обратил на это внимания. Хотя, судя по всему, это глубоко его задело, но он не спешил высказать своё неодобрение или приговор.

— Ни мне, ни вам, господин советник, ни к чему раздувать эту историю, — заметил Метелл. — Я также не хочу давать вам никаких советов, однако незачем дальше раздувать ваш конфликт с императрицей, в который вы попытались втянуть меня. Вы перепутали личные и деловые отношения, а значит, не со мной, а с вами что-то случилось. Вот и всё объяснение. Я надеюсь на ваше благоразумие и хочу поблагодарить за заботу обо мне, ибо понимаю, что оставаться далее на службе не имею права... — Метелл осёкся и опустил голову.

Нарцисс впервые встречался с открытым неповиновением своего тайного агента и впервые не знал, как с ним поступить. Он мог, конечно, арестовать его, отдать в лапы Сардаку, но тогда неизбежно всплывёт его столкновение с Мессалиной, её посещение лупанария, а за ним, кто знает, быть может, последует и его падение. Ибо императрица разозлится не на шутку и приведёт в исполнение свою угрозу. Она уже пытается это сделать, самодержец хмурится, ворчит, повторяя одно и то же: «Чем же ты так не угодил моей жене, что она каждый день требует твоей ссылки?» Государь не сообщает, какие обвинения выдвигает против него императрица. Но уж не менее серьёзные, чем те, за которые сослали Юста и Сенеку. Вода камень точит. И достаточно одного промаха, чтобы с ним поступили точно так же. Начальник тайной полиции его недолюбливает и защищать не станет. Клавдий погрустит и забудет. Потому и отпускать, отстранять сейчас Метелла, ссориться с ним нет смысла, он один стоит многих, а после смещения одного из гвардейских префектов и высылки Сенеки аристократия забурлит, выражая недовольство правителем, и Клавдий спросит с Нарцисса за внутренний порядок и собственную безопасность.

— Я готов понять ваши чувства, хотя, когда мы обговаривали это задание, вы ещё тогда поняли, что оно весьма тонкое, деликатное и направленное на защиту императорской семьи. Я забочусь лишь о том, чтобы погасить слухи об императрице, каковые и ныне распространяются по Риму, так что это отнюдь не частное поручение. Вы же знаете, что выслали даже Сенеку. Что же касается моего конфликта с Мессалиной, то вы преувеличиваете. Ей, как и любой женщине, бывает трудно угодить, а вы оказались слишком чувствительны. Но я бы не хотел, чтоб впредь подобное повторялось. Желаю вам выздоровления и возвращения на службу!

Первый советник допил уже остывшее вино, поднялся, вежливо склонил голову, прощаясь с Метеллом, и двинулся к выходу. На пороге вдруг остановился:

— Я отдал вашему слуге, Анней, корзину с фруктами и амфорой хорошего вина. Следуйте моему рецепту: горячее вино с каплей гвоздичного масла, и вы здоровы как бык! Поправляйтесь, Анней, у нас много дел впереди!

Перейти на страницу:

Все книги серии Любовь и власть

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза