Мессии, лжемессии и толпа

По мере изменения роли и значения религии в западной цивилизации круг мессий заметно расширился за счет вполне земных людей, которые стали считать себя спасителями мира, и в это поверили другие. В первобытной же древности спасителей не было, во всяком случае, в отчетливой форме они не проявлялись по той достаточно простой причине, что в этом не было общественной потребности, в социуме не сложился критический уровень усталости и разочарования от напрасных ожиданий и несбывшихся надежд. Поэтому в тот период идеи спасения не возникали, а самые первые робкие движения в их сторону ограничивались тем, что могли дать примитивные боги и божки. Однако достаточно рано появилась потребность улучшить жизнь и преодолеть свою бренность, и именно она стала прокладывать дорогу мессиям.

Конечно, в христианстве Иисус стал спасителем не только по той причине, что обещал бессмертие. Дело в том, что у значительной части древних иудеев значительно ослабла вера в то, что Яхве способен решить все их проблемы, к тому же он был чрезмерно суров и даже несправедлив и жесток. Нужна была иная могучая сила, которая смогла бы утвердить новую идеологию и мораль. Такой силой не был ни один из пророков.

Среди живших в эпоху иудаизма и богов природы было столько ужасов и страданий, что это не могло не отразиться в мифах, например, о всемирном потопе. Поэтому был совершенно прав П. А. Кропоткин, утверждавший, что

главное отличие христианства и буддизма от предшествующих им религий было в том, что вместо жестоких, мстительных богов, велениям которых должны покоряться люди, эти две религии выдвинули — в пример людям, а не в устрашение — идеального богочеловека, причем в христианстве любовь божественного учителя к людям — ко всем людям без различия племен и состояний, а особенно к низшим, — дошла до самого высокого подвига, до смерти на кресте…[3].

Вместо страха перед мстительным Иеговой или перед богами, олицетворявшими злые силы природы, проповедовалась любовь к жертве насилия, и нравственным учителем в христианстве было не мстительное божество, не жрец, не человек духовной касты и даже не мыслитель из числа мудрецов, а человек из народа. Если основатель буддизма Гаутама был еще царским сыном, добровольно ставшим нищим, то основателем христианства является плотник, оставивший дом и родных и живший как живут «птицы небесные»[4].

Зародившись в иудаизме, мессианская христианская религия сотворила бога наполовину человеком (он называл себя «сыном человеческим»), сделав тем самым гигантский шаг в максимальном приближении божества к людям. Христос представил новую мораль, свое видение мира и разрешения его проблем. Этим он кардинально отличается от Заратустры и Мухаммада, которые обладают божественными статусами, и это тоже мессии, но они проповедуют учения своих богов, внедряют их и т. д. Христос, по существу, заслонил Яхве, он излагал свое учение, резко отличающееся от того, что было известно как религия Яхве. Так называемые простые верующие, не задумываясь, назовут своим богом Христа, даже не вспомнив о боге-творце.

Давно установлено, что христианство зародилось в наименее обеспеченных и образованных слоях иудейской диаспоры Римской империи. Представители более состоятельных, а тем более высших классов вначале лишь эпизодически начинали исповедовать новую религию. Первые христианские литераторы писали в духе тех ранних христианских общин, в которых они жили и действовали. Мифологический образ Христа, однако, начинался не с них, а с устных рассказов о нем, которые передавались от одного человека к другому и сплачивали людей вокруг этого имени[5].

Спаситель обещал уже в скором, хотя и неопределенном времени установление на земле царства божия, искоренения несправедливости, угнетения и боли, воскрешения мертвых, причем в новом и, надо полагать, намного лучшем виде. Сам мессия воссядет на престоле и воцарится всеобщая радость. Все это родилось в головах невежественных и легковерных людей, но явственные следы такой слепой веры можно легко обнаружить в новозаветных книгах. В целом мессианские ожидания первых христиан мало отличаются от общих иудейских надежд.