Мессия

Он резко приподнялся и сел, всё ещё находясь под впечатлением приснившегося кошмара. Ему всё ещё слышались крики преследующей его толпы Он вслушался.

Где-то далеко, внизу, он услышал хлопанье внешней двери.

Быстро одевшись, отец Наивен спустился сумеречными лестничными пролётами своего жилища и прошёл в церковь, где около дюжины свечей, разбросанных по углам помещения, создавали, каждая свой, оазисы света.

Он обошёл все двери, размышляя о том, как глупо запирать церкви. Что тут можно украсть? Но всё же он продолжал брести сквозь спящую ночь.

…и обнаружил, что дверь главного входа в церковь открыта Она медленно поворачивалась под дуновением ветра.

Вздрогнув, он захлопнул дверь.

Мягкие убегающие шаги.

Он резко обернулся.

Церковь была пуста. Пламя свечей, стоящих в нишах, колыхалось туда-сюда В воздухе стоял древний запах воска и ладана — товаров, переживших все прочие товары на ярмарках других времён и иных Историй, чужих солнц и лун.

Он бросил взгляд на распятие над главным алтарём и окаменел.

Он услышал звук одинокой капли воды, падающей в ночную тишину.

Медленно обернулся к баптистерию в тылу помещения.

Там не было свечей и, однако…

Бледный свет исходил из этой небольшой ниши, где стояла крестильная купель.

— Епископ Келли? — мягко позвал он.

Медленно шагая вперёд по проходу, он внезапно остановился и застыл, потому что.

Упала ещё одна капля воды, ударилась об пол, расплылась.

Как будто тут где-то был протекающий водопроводный кран. Но здесь не было никаких кранов. Стояла только крестильная купель, в которую капля за каплей, с промежутками в три удара сердца, капала какая-то жидкость.

На странном, тайном языке сердце отца Найвена что-то сказало самому себе и забилось с ужасающей скоростью, затем вдруг замедлило биение, почти остановилось. Всё его тело покрылось испариной. Он не мог шелохнуться, но должен был идти и, переставляя одну ногу за другой, добрался до арочного входа в баптистерий.

В маленьком помещении действительно был какой-то бледный свет.

Нет, не свет. Чей-то светящийся облик. Фигура.

Фигура стояла за купелью и над ней. Звук падающих капель прекратился. Отец Наивен ощутил, что его как бы поразила слепота. Рот его пересох, глаза были расширены, как у безумца Затем видение снова появилось, и он осмелился выкрикнуть:

— Кто!

Простое слово эхом отразилось, прокатилось по всей церкви, заставило задрожать языки пламени на свечах, потревожило пропахшую ладаном пыль и напугало его самого, быстро возвратясь к нему же: «Кто!»

Единственный свет внутри баптистерия исходил от бледных одеяний фигуры, стоящей перед ним. И этого света было достаточно, чтобы он увидел невероятное.

Фигура шевельнулась и протянула руку отцу Найвену, глядящему расширенными глазами.

Рука казалась независимой от Призрака и была протянута как бы по принуждению, как будто она сопротивлялась, но была вынуждена уступить безумному взгляду отца Найвена, его страстному, ужасному желанию посмотреть на ладонь.

На ладони была рваная рана, отверстие, из которого медленно, капля по капле, кровь падала в крестильную купель.

Капли крови падали в святую воду, окрашивали её, растворялись в лёгкой ряби.

На какой-то момент протянутая рука застыла в неподвижности перед глазами священника, одновременно и ослеплёнными и прозревшими.

Затем священник рухнул на колени, как будто подкошенный сильным ударом. Он испустил сдавленный крик — наполовину вопль отчаяния, наполовину — клич откровения Одной ладонью он прикрывал глаза, вторую жестом защиты вытянул вперёд.

— Нет, нет, нет, нет, этого не может быть!

Как будто некий ужасный, дьявольский дантист подошёл к нему со своими щипцами и без всякого наркоза вырвал из тела его окровавленную душу. Вырвал, выдернул и — о Боже! — как глубоко сидели её корни…

— Нет, нет, нет, нет!

Тем не менее, да.

Он глянул в просвет между пальцами.

Человек был здесь.

И ужасная кровоточащая ладонь, трепещущая в воздухе баптистерия и роняющая капли крови.

— Хватит!

Ладонь исчезла. Призрак стоял в ожидании. И лицо Духа было знакомо и прекрасно. Эти странные, прекрасные, глубокие и пронизывающие глаза были именно такими, какими он их всегда представлял себе. Мягкость в очертаниях рта, бледное лицо, обрамлённое длинными волнистыми волосами и бородой. Этот человек носил простую одежду, какую в своё время носили в пустынных местах, на берегах озера.

Священник громадным усилием воли сдержал рвущийся наружу поток слёз и утихомирил вихрь эмоций, рвущий его на части, — удивление, сомнение, шок — все эти неуместные, низменные страсти, бунтующие внутри него и грозящие вырваться на свободу. Он дрожал.

И вдруг увидел, что фигура — Дух, Человек, Призрак — тоже дрожит.

— Нет, — подумал священник, — этого не может быть! Боится! Боится… меня?

Теперь уже призрак откровенно трясся мучительной дрожью, напоминающей его собственную, как бы зеркально отражая его собственное состояние. Призрак беззвучно открывал рот, глаза его были закрыты. Наконец он простонал:

— О, пожалуйста, отпустите меня.

Молодой священник широко раскрыл глаза, у него перехватило дыхание. Он помыслил: