Месть

Мильда, получив эту бумагу, естественно, не стала рассказывать мужу, кому он обязан таким перемещением. Она сослалась на то, что печатала для завсектора какие-то бумаги и попросила его о таком одолжении. Он тоже когда-то работал в Луге и по давней симпатии помог найти место инструктора.

Николаева в институте встретили в штыки. Тотчас просочился слух: обкомовский блатной, и наиболее ретивые, проходя мимо, обжигали его злым взглядом, точно он был белогвардейский недобиток. Но Николаев поступил учиться в Коммунистический университет и сумел внушить к себе уважение хотя бы тем, что начал строчить докладные директору, указывая на недостатки в своем секторе и большие траты рабочего времени на всякие чаепития, обсуждения новых кофточек и даже чулок. Директор был вынужден учесть эти замечания и даже на одном из собраний отметил бдительность товарища Николаева. Он так и сказал: «Учитесь бдительности у товарища Николаева!» Последний был горд этой отметкой, не понимая, что его просто высекли: Лидак дал всем понять, что стукача Николаева надо опасаться. Леонид Васильевич же, наоборот, поощряемый таким вниманием к себе, вдруг стал выступать на собраниях и критиковать ведущих специалистов за нерасторопность. Директор лишь укажет в своем слове, что такие-то безбожно затягивают все сроки со сдачей методических разработок по отдельным разделам истории партии, а Николаев тут же обрушивается на разгильдяев со всей партийной суровостью, говоря о сталинских темпах пятилетки и что им, летописцам победоносного шествия социализма, негоже плестись в хвосте. Николаеву не столько хотелось пригвоздить нарушителей производственного графика к позорному столбу, сколько просто произнести речь чтоб его послушали и сказали: да, этот Николаев — головастый партиец, ему пальца в рот не клади. Ну и, само собой, как ему казалось, он помогает директору вытягивать институт из прорыва.

Он уже в коридоре стал ловить Отто Августовича и подсказывать ему свои соображения не только по части наведения исполнительской дисциплины в отделах и секторах, но, читая методические разработки научных сотрудников института, неожиданно стал находить в них серьезные несоответствия со статьей вождя Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», опубликованной в печати еще в октябре 1931 года и давно забытой, но в которой, как утверждал сам товарищ Лидак — Николаев разыскал и его выступление на одном из партсобраний, — были даны установки для всей их работы. Отто Августович не мог не говорить этих слов, его обязывал к этому обком партии, хотя в душе он считал статью вредной и даже изуверской. Неважно, что сделал или не сделал «подлинный большевик» в свое время, утверждал Сталин, все факты и документы необходимо проверять текущим моментом. К примеру, написал товарищ Бухарин популярную в двадцатых годах работу «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз», и много в ней было ценных мыслей, но после этого позволил втянуть себя в оппозиционный блок с Каменевым, попытался внести раскол в ряды партии, значит, и эта работа его вредная и оппозиционная. Значит, и до этого времени он был оппозиционером и лишь хорошо маскировался. А уж о Троцком и говорить нечего. А те, кто пытается вспомнить о его вкладе в революцию, тоже скрытые контрреволюционеры. Не было никогда хорошего Троцкого, был только плохой. И Бухарин никогда не был «любимцем партии», что бы там ни писал Ленин. Маскировался под любимца, втерся в доверие к Ильичу.

— Нет, ты мне объясни, Михаил Семенович, — ревел от негодования Лидах, сидя в гостях у Чудова, — я теперь так должен мыслить?! Значит, долой весь объективный ход истории, и мы теперь будем перекраивать ее под вкусы товарища Сталина? А завтра он Плеханова объявит недоумком, а послезавтра Сократа? Что ты молчишь? Что мне делать? Разве можно переписывать историю, исходя из текущего момента?!

Они давно дружили с Чудовым, поэтому Лидак и мог себе позволить говорить с ним без всяких околичностей.

— Тише! Чего ты разорался?! — Чудов из опасения, что кто-то может подслушать столь опасные речи, доносящиеся из его дома, даже прикрыл форточку, хотя Лидак с разрешения хозяина надымил так, что у Чудова разболелась голова. — Ничего умного я тебе не скажу, у нас, как ты знаешь, существует партийная дисциплина и принципы демократического централизма, подчиненность сверху донизу. В ЦК постановили — взять на вооружение эту статью, вот и бери! Не согласен — у тебя есть право оспорить выводы статьи. Напиши свою, пошли в тот же «Большевик». Они, может быть, в порядке дискуссии ее и опубликуют…

— А потом мне Коба голову снимет, — обронил Лидак.

— Ну чего ты от меня хочешь? Чтобы я бросился в бой защищать твои принципы?! — вскипел Чудов.

— А своих у тебя уже нет? — заметил Отто Августович.

— Да, своих принципов у меня уже нет! — отрубил Чудов. — Я секретарь обкома и стою на страже интересов партии. А ее политику вырабатывает ЦК, тот же Киров, к примеру, вот с ним и дискутируй!