Месть

Из оцепенения его вывел спокойный голос генерала Замира.

— Вы, конечно, понимаете, что о нашем свидании не следует говорить ни с отцом, ни с женой. Ни с кем вообще. Независимо от того, что вы решите. То, что здесь происходило, касается только премьер-министра и нас троих. — Он замолчал. — А сейчас, пожалуйста, подождите меня в машине. Мне надо еще кое о чём поговорить с Шароном.

Сидя в машине, Авнер никак не мог поверить в реальность того, что с ним произошло. В наше время ни в Израиле, ни в других странах, агенты не получают заданий непосредственно от глав государств. В далеком прошлом такие случаи бывали. В чрезвычайных обстоятельствах правитель обращался к своим подданным. Но в современном обществе с его сложной иерархической системой это было немыслимо.

По всей вероятности, поступок Голды Меир был продиктован желанием подчеркнуть необычность ситуации. Возможно, она последовала чьему-то совету. Она знала — и сумела это внушить Авнеру, — что то, что ему предстоит совершить, не имеет аналогов в прошлом. Ни одному солдату израильской армии подобных предложений не делали.

К тайным актам насилия в Израиле относились по-разному. Конечно, Израиль практиковал операции контртеррора в лагере противника еще задолго до убийств в Лоде и Мюнхене. В 1956 году, например, после того как Египет спровоцировал вторжение федаинов в Израиль, двое египетских офицеров разведки, ответственных за эти акты террора — полковник Хафез и полковник Мустафа — были убиты бомбами, полученными в посылках. Целесообразность подобных операций, однако, считалась в Израиле спорной. Великие державы — не только Советский Союз, но и США и Великобритания — время от времени прибегали к насилию в своих национальных интересах. Израиль такую тактику никогда безоговорочно не принимал. В структуре израильского общества (впрочем, как и в еврейском фольклоре) трудно было найти место для агента, получающего лицензию на право убивать.

Поведение Голды Меир, возможно, было продиктовано и соображениями, связанными с положением дел внутри Мосада, хотя Авнеру эти обстоятельства были тогда неизвестны. К осени 1972 года положение генерала Замира несколько пошатнулось в связи с тем, что он не сумел предотвратить атаки террористов в Мюнхене и в аэропорту Лод. Генерал Аарон Ярив, много лет проработавший в военной разведке, был назначен на должность специального помощника по делам террористов. Таким образом, часть функций Замира была передана ему. Аарон Ярив, по слухам, пользовался расположением Голды Меир[23]. Можно предположить, что на ее встрече с Авнером настаивал именно он. Впрочем, эта встреча могла состояться и по инициативе генерала Замира, который хотел возложить на Голду Меир ответственность за операцию или просто желал продемонстрировать активность главы Мосада в деле борьбы с терроризмом, ставшим осенью 1972 года самой серьезной угрозой Израилю со всех точек зрения, включая и моральную.

Из окна машины Авнер видел стоящих у ворот Шарона и Замира. Генералы о чем-то тихо разговаривали, но при этом энергично жестикулировали. Авнер глубоко вздохнул и попытался расслабиться. Надо медленно сосчитать до ста, — решил он. И ни о чем не думать. Генерал Замир сел в машину, когда Авнер добрался в своем счете до цифры 87. Шарона уже не было видно.

— Я останусь на один день в Иерусалиме, — сказал Замир. — Шофер подвезет меня, а потом поедет с вами в Тель-Авив. Завтра… — он взглянул на часы, — завтра в полдень явитесь ко мне.

Было ровно двенадцать. Генерал Замир дал ему двадцать четыре часа на размышления. Впрочем, они ему были не нужны. Он уже знал, что ему ответит.

Когда машина прибыла в Тель-Авив и остановилась у перекрёстка, у Авнера мелькнула мысль: заметят ли прохожие, что он выходит из большого лимузина с шофером? А если заметят, поймут ли, что он выходит из машины генерала Цви Замира?

Эти мысли вряд ли делали честь человеку, который должен был сыграть важную роль в изменении курса еврейской истории. Но они были именно таковы. Других мыслей у него в этот момент не было.

Эфраим

Через десять дней, 25 сентября 1972 года, днем, Авнер сидел на кровати в скромной комнате отеля в Женеве. Бело-розовый фасад приличного и внушающего доверие отеля «Дю Миди» выходил на площадь Шевлю, где разместился торговый центр, цены которого были явно рассчитаны на весьма состоятельных людей. На противоположном берегу Роны, который был виден из окна его номера, высились мрачноватые здания делового района. Дальше, к востоку, в нескольких сотнях метров от отеля, узкое горло Роны, постепенно расширяясь, переходило в великолепное Женевское озеро.

Можно было подумать, что этот швейцарский город сделан из хрусталя — так бережно его жители с ним обращались. Заведенные порядки нарушались здесь редко. И потому, вероятно, возникло молчаливое, нигде не зарегистрированное соглашение, в соответствии с которым Женева стала местом, где люди, занимающиеся нарушением международных порядков, могли спокойно вынашивать свои планы, перегруппировывать и восстанавливать силы.