Месть Акимити

У воина из глаз текли слёзы — будто уже началась заупокойная служба. Девушка была так прекрасна, что осенняя луна могла бы и не появляться из-за края гор. Её губы были подобны цветам лотоса; ясно очерченный подбородок — как драгоценность; разрез глаз взывал к любви — будто серп месяца разрезал облака; кожа была белой, как снег. У воина потемнело перед глазами, сердце остановилось, он отбросил меч, и то, что было, и то, что будет, перестало существовать. Тюдзё взглянула на него: «Послушай меня хорошенько! Бывают люди недостойные, но ты ведь следовал приказу отца, поэтому и доставил меня сюда. Пусть тебе и жаль меня, но давай же скорее! Скорее!»

Воин старательно всё обдумал.

— Знаешь, уж слишком мне тяжко на сердце. Я получил приказ убить тебя, это зачлось бы мне и, возможно, я получил бы награду. Но что слава? Тысяча лет пройдёт, а на десять тысяч лет её всё равно не хватит. Давай я лучше спасу тебя — спрячу тебя в какой-нибудь расщелине между скалами.

Приняв решение, он склонился перед Тюдзё. Они всё подробно обсудили, выбрали пещеру, вход завалили хворостом и устроились внутри. Воин вызвал к себе жену и велел так: «В горах собирай хворост, из долины носи ей в ладонях воду, служи ей хорошо!»

Сам же он стал монахом-отшельником, почитаемым среди паломников в Кумано, столько обошёл неизвестных гор и селений, что и не сосчитать, весь высох, как нищенствующий монах. Они с женой хранили жизнь-росинку Тюдзё, но по прошествии года, весной, когда Тюдзё исполнилось четырнадцать лет, воин занемог, и в семь дней его не стало. Тюдзё печалилась, без конца вздыхала, — да только что тут поделаешь! — она старательно исполнила поминальные обряды, положившись на милость будды. И у вдовы воина тоже осталась одна Тюдзё, больше никого, и было ей очень тоскливо. Она проводила время в горячих молитвах.

Как-то раз Тюдзё сказала:

— Раздобудь мне чистой бумаги. Я перепишу тысячу раз сутру «Сёсан дзёдо кё», это будет моя заупокойная молитва по воину. И ещё попрошу о том, чтобы моя мать родилась в раю.

Вдова обрадовалась, отправилась в селение, попросила там бумаги и принесла её Тюдзё. Тюдзё поблагодарила её и тут же начала переписывать сутру. В это время ей уже было пятнадцать лет.

Тем временем отец Тюдзё — Тоёнари — по-прежнему пребывал в своей столичной усадьбе. Как-то раз он сказал: «Сейчас с горных пиков исчезает снег, а в долинах тает лёд. Что если немного попутешествовать и поохотиться? Пусть соберутся деревенские охотники».

Его приказание было выполнено, и он в сопровождении множества охотников отправился в те самые горы Хибари. Они поднимались на отвесные пики, медленно спускались в долины, охотились с утра до вечера.

В одной из долин они увидели поднимавшийся вверх дымок. Тоёнари это показалось странным, он подъехал верхами поближе и обнаружил бедный домик под соломенной крышей. Он открыл Дверь и увидел женщину лет пятидесяти. С ней была красивая девушка лет четырнадцати или пятнадцати. Она сидела у стола, её лицо было закрыто платком[391], она была занята тем, что переписывала сутру. Тоёнари удивился: «Ты человек или нет? Ты ниспослана мне как искушение? Где это видано, чтобы так далеко в горах жила совсем юная высокородная дама. Ты небесная дева? Или ты оборотень? Назови своё имя! Не назовёшь, убью тебя!»

Тюдзё выслушала его и сняла с лица платок. «Я не небесная дева. И не оборотень. Я твоя дочь Тюдзё, вот кто я такая. В тринадцать лет, оклеветанная мачехой, я должна была умереть здесь, в горах, но воин пожалел меня. Он мне помог и вызвал сюда свою жену. Полная сострадания, она служила мне, а воин прошлой весной захворал и умер. Моя судьба такая несчастливая, что и с жизнью я не смогла расстаться, поэтому встретиться с отцом для меня — стыд. Правду говорят: „Кто родителей не знает, тому ни луна, ни солнце не светят“. Вижу, что будды трёх миров ненавидят меня», — она зарыдала.

Тоёнари тут же бросил лук и стрелы, и стоял, не понимая, сон это или явь. Он приблизился к Тюдзё. «Как я страдал и горевал всё это время! В минутном порыве я приказал убить тебя, но после этого раскаяние моё было безмерно. Особенно страдал я, когда мне доводилось увидеть девушку твоего возраста. И во сне, и наяву я горевал о тебе. Когда я молился, читал сутры, я всегда молился о тебе. И это возымело действие! Мы встретились в этой жизни — вот счастье! Прости мне, твоему старику-отцу, твои нескончаемые страдания», — Тоёнари не мог унять слёз.

Сопровождавшие его люди тоже были весьма растроганы.

И вот подали паланкин, и они отправились в Ёкохаги. Вся семья была в восхищении, люди сторонние тоже были рады, все приходили на неё посмотреть. Увидел её и император. «Пусть она поскорее станет императрицей!» — эти его слова уже несколько раз были переданы Тоёнари.

Тоёнари ликовал, ему предстояли бесконечные хлопоты. Дамы, прислуживавшие Тюдзё, украшали покои цветами, все пребывали в радостном возбуждении.