Месть Акимити

«Я дед из Тадзима, — произнёс монах, который ехал верхом на гнедой лошади. Увидев Фудомёо, он торопливо спешился. — Передайте Синъэмону: я всего лишь греховный человек, но я отдал своё сердце буддийскому учению, в последнюю ночь[440] я растопил образовавшийся с вечера лёд и совершил омовение. Я отбросил страсти, неустанно молился будде, по этой причине я избежал греха заблуждений и страданий. Я совершил упреждающие молитвы, находясь между жизнью и смертью, я не пил вина, одинаково относился и к высоким, и к низким. Благодаря этому я не попаду в ад. Я всем обязан доброте Синъэмона. Он помогал мне при жизни, молился обо мне после смерти, это радостно. Всякий должен помолиться с жаром». Потом он добавил: «Хорошо, если мои внуки и правнуки станут монахами».

Потом к нам понуро обратился послушник лет четырнадцати-пятнадцати. «Передайте: я из семьи Акано из Тадзимы, меня зовут Сюнтё. Я жил в храме Корайдзи[441] в Энами, но нежданно-негаданно попался под горячую руку монаху нашего же храма. Теперь я приму муки мира демонов, это так горько. Мои родители думают: „Как жаль, что он умер раньше нас, теперь пламя обоймёт его тело“. Передайте им: чтобы я избежал мук мира демонов, следует переписывать сутры. Скажите это и моему старшему брату — он министр народных дел, и настоятелю храма Корайдзи. Если они станут пить вино, всё будет бесполезно. А вот если человек, которого зовут Дайамидабу из храма Тэннодзи[442], станет от всего сердца молиться за меня, это точно поможет и принесёт мне благо. Передайте это». Плача, он некоторое время стоял с понурым видом, верхняя часть его тела была обнажена и из груди текла кровь, волосы растрепались, а вид был такой растерянный, что и не описать.

Потом выскочил человек по имени Дэйдо Ваэмон Сабуро, убитый в Моригути. Он был страшен как чёрт — волосы растрёпаны, окровавленный, с обнажённым мечом. Не успел он и слова сказать, как сзади его настиг враг. Он закричал: «Куда ты бежишь? Времени мало, возвращайся обратно!» Они одновременно выставили вперёд мечи, и их схватка началась сначала. Ни слова не говоря, я двинулась дальше. Даже во время схватки бывают передышки, но муки за грех человека, ушедшего в монахи, а потом вернувшегося в мир, не прерываются ни на мгновение.

Потом мне встретились люди, занимавшиеся соколиной охотой. Они проваливаются в огненный ад, где собираются их жертвы, чтобы предъявить им обвинение. Те соколы, которых они использовали для охоты, превращаются в железных птиц, клюют их печени, проникают внутрь тела. Эти люди ужасно мучаются — примеров не подобрать. Даже если совершить много добрых дел, это ни капельки не поможет. За те грехи, которые совершают дети в этом мире, полностью отвечают родители, которые беспрерывно испытывают страдания. Если же родители попадают в ад, среди детей не должно быть таких равнодушных, которые останутся в миру.

— Пусть как можно больше людей уходит в монахи! — так передали эти люди.

Для тех, кто держал птиц в неволе, птичьи клетки составили наподобие решёток в тюрьме, затолкали их туда столько, что они не могли пошевелиться, и подожгли. Их вопли были непереносимы.

Те, кого называют служащими потустороннего мира или посланцами потустороннего мира, — это те, кто служит на посылках между адом и раем[443].

Потом я увидела бродячего монаха, который опозорил своё звание. Он стоял вниз головой и что-то пилил — то ли длинной ножовкой, то ли пилой.

Души просили: «Завтра в первую очередь сделайте приношение водой. Если не совершить приношение, нам будет нечего пить. А если ежедневное подношение душам умерших делается с мыслью накормить им людей, то мы из такого подношения и рисинки не берём. Если эта еда преподнесена нам на время, а потом будет отдана кому-то другому, то мы станем её охранять, но это тяжёлое бремя. Это горько. Особенно хорошо, когда подношение делается душам тех, за кого некому молиться, и нищенствующих монахов».

Ещё я встретила своего деда с материнской стороны. «Хорошо, что я тебя встретил. Передай вот что, — радостно сказал он. — Скажи, это патриарху и министру государева двора из столичного храма Дзюринъин, что в долине Бисямондани возле горы Тодзан. Хотя при жизни я говорил: „Я достигну всего!“, — но сейчас я всем сердцем познал учение, и особенно радостно, что я молился за родителей. Пусть патриарх переписывает сутры! Только через это можно стать буддой». Ещё он добавил: «Пусть радуется, если внуки пойдут в монахи».

С этими словами он исчез.

Потом появилась согбенная старуха лет семидесяти, она сказала для передачи господину Дзидзю: «Я тётка господина Дзидзю из Кувабары. Сама-то я глупая да убогая, но в мой последний час господин Дзидзю вместе с Тёки с горы Хиэй хорошо служили будде, когда я лежала на смертном одре, мой последний час был радостным. Пусть хорошенько молится».