Я вспомнил пьяных людей в баре, где прятался от дождя. Людей? Нет, им это слово не подходило. Скорее похотливые твари, движимые инстинктами. Что они там искали? Еду, выпивку и партнера на одну ночь. Все, запросы закончились.
Я вспомнил министра межгалактических отношений и целую армию бойцов, которых взорвал разбушевавшийся Пересмешник. Это уже был гибрид бездушия и стереотипов. И в самом деле, почему не соединить сразу несколько таких пороков? Так даже проще: и думать не надо — все придумано до тебя, и переживать ни к чему.
Я вспомнил предательство Чака — человека, которого я считал своим другом. Он тоже не захотел подумать. Хотя у него, по меньшей мере, было сердце.
Я вспомнил Асгард с его пустой напыщенностью и такими же обитателями. Снаружи блестящий доспех, а внутри — об этом лучше не думать.
И все эти печальные примеры я увидел за столь короткий промежуток времени, что даже страшно при мысли, как велика концентрация всей этой грязи в галактике.
Я вспомнил глубокую яму, что так отчетливо представилась, и вдруг понял, откуда у меня этот образ: его медленно, но верно формировала каждая встреча с людьми.
И здравый смысл подсказывал, что лучше как можно скорее эту яму засыпать… Так может, благородней оставить демонам право совершить суд и стереть эту грязь? Может, не я, но само наше общество апокалипсис заслужило?
От этих мыслей хотелось плакать. Я не знал, а хочу ли спасать этот мир, достоин ли он спасения. Вдруг своим так называемым подвигом я сделаю только хуже?
Герой, который не хочет спасать вселенную… Такого бреда, наверное, не было ни в одном фильме, и Фригга удивилась бы, услышав такие слова.
Я поглядел на Фриггу, шагавшую слева от меня, с живым любопытством озирающуюся по сторонам, и внезапно меня ужаснула мысль: неужели из-за всех тех бездушных уродов она тоже погибнет? А другие? А Рэй, который шаг за шагом преодолевал ту злость и жестокость, что вселил в него отец? А Тор? А храбрая Долана? А те, чьих имен я не знаю?
Да и люди, которых я так решительно обвинял… Как-то раз мама сказала мне, что абсолютного зла в мире не существует, и если человек один раз поступил аморально, это не значит, что он безвозвратно потерян. Сам я ведь тоже совершал плохие поступки, но значит ли это, что я недостоин жить?
Да, всю эту гадость хочется стереть, но вместе с ней неминуемо сотрется и все хорошее, все самое лучшее, накопленное цивилизацией. Спасти это в книгах, как поступили наши предшественники? Но книги — лишь воспоминания, призраки былого расцвета. Да и наши потомки… То есть те существа, что заселят вселенную после нашей гибели. Неужели они станут идеальной расой, которая унаследует от нас только любовь и стремление к развитию? На такое полагаться наивно. Наверное, гелеофтории, несмотря на свой высокий уровень просвещенности, надеялись, что мы, люди, будем лучшей цивилизацией, и потому сами ушли с арены. Да, теперь я понял, что имело в виду то странное существо в белом панцире, когда объясняло, почему они по доброй воле смирились с апокалипсисом. Им было за себя стыдно, как мне теперь совестно за людей.
Но что же, мы уйдем, и наше место займут другие. И снова все пойдет по кругу. Добро и зло всегда будут вместе, и ничто не в силах этого изменить. И апокалипсис — всего лишь встряска для нашего мира. Так есть ли смысл разрушать то, что мы уже создали?
Я подумал про гелеофториев, про их цивилизацию и культуру, про то, сколько там должно было быть прекрасного, но мы уже этого никогда не увидим — тысячи достижений, ставшие смыслом жизни для каких-то удивительных гениев, безвозвратно канули в небытие. А мы… У нас ведь тоже есть, чем гордиться. Наука, искусство и философия. И сами люди, их душевные качества.
Теперь я был твердо уверен, что не повторю ошибку наших предшественников. А все то зло… Внезапно я понял, что эти пороки слишком мелочны и ничтожны, чтоб ради них губить другую — лучшую и сильную сторону человечества.
— Я что-то вижу! Там, впереди! — воскликнула Фригга.
И в самом деле, вдалеке разноцветный дым вздымался, создавая нечто вроде красивой чаши, на которой лежала… Я видел её пару раз, да и то мельком, и очень давно, но всё равно узнал бы из тысячи. Это была сфера гелеофториев — тот самый артефакт, поиски которого навсегда сделали Элвиса и Кору моими друзьями.
Сфера мирно покоилась на своем сотканном из тумана ложе. И почему она не падает? Хотя, находясь в междумирье, глупо задаваться такими вопросами.
«Это то, что нам нужно?» — на всякий случай уточнил я у Доланы.
«То, что нужно тебе».
«Я должен ее коснуться?»
«Необяз… Ох, только не это!»
Я оторвал взор от Доланы и тут же понял, что её так ужаснуло: вокруг газообразной чаши одна за другой начали появляться огненные фигуры. Дана, Элвис, Джейн, Ингрид и, самым последним, Джаред.
— Надо же, и сюда добрались! — процедил Рэй сквозь зубы, наплевав, что вскоре его фраза будет кружить вокруг нас, не давая покоя. Теперь всем уже было не до этого.
— Это конец, — прошептали губы, не спросив у меня. — Они пришли запускать апокалипсис.