Месть фортуны. Дочь пахана

— Мы, когда кентов зарыли, в леске прикипелись, засекли, что в этом Пушкино много фраеров держат барбосов. Всяких. Громадные есть! И с рукавицу! Лысые и лохматые. У иной голос, как у пахана, другая — обиженником брешет. Но, вякну я, не суну шнобель в хазу, где блохатые заразы канают.

— Надо было хамовку взять. Для барбоса. Чтоб откинулся, — вставила Капка.

— Было у нас! Так он, паскудный, с чужих рук не берет!

Задрыга умолкла, обдумывая свое. Она не любила и не

умела прощать, отступать от своих планов. В ее голове зрела идея мести. Ее она вынашивала не первый день.

— А чего «перья» в ход не пустили? — интересовалась у стремачей.

— Мылились. Да этот барбос все видел и враз за клешню! Чуть не отгрыз по локоть! — показывали искусанные руки.

Задрыга места себе не находила от ярости, закипавшей все сильнее. Ее стремачей тряхнули — взяли дань. А двоих — размокрил пес. Спустить все это даром Капка не могла. Она теряла покой и сон. Девчонка стала несносно раздражительной.

Малина не замечала изменений в Капке. Фортовые взяли с городских малин хорошую долю. Да и сами побывали в делах.

Задрыга, возьми ее Шакал, может, и забыла бы о случае со стремачами. Но, находясь с ними целыми днями, наливалась злобы, накалялась все больше. И… Однажды исчезла среди ночи, никому ничего не сказав и не предупредив.

Капка не случайно исчезла тихо. Знала, пахан ни за что не отпустит ее, законники не пойдут с нею, сочтя для себя домушничество — западло…

Задрыга понимала, что и в дела ее перестали брать из-за прокола стремачей, а потому вздумала провернуть задуманное самостоятельно. А уж тогда…

В Пушкино она приехала поздней ночью — с последним автобусом. Мигом нашла дом. Вытащила из-за пазухи все, что готовила для этого дела втай от малины, и быстро влезла в форточку, стала на подоконник, не торопясь слезть с него, вгляделась в темноту комнаты и когда привыкла к ней, заметила две зеленые точки, два собачьих глаза — внизу, под подоконником. Ухмыльнулась. Тихо расправила ремень удавки. Собака, почуяв недоброе, зарычала.

— Марсик, — позвала Задрыга тихо. Пес подпрыгнул резиновым мячом. Скользнул клыками по пальцам ноги, но не удержался, соскользнул, и в этот момент его шею затянула удавка. Собака пыталась достать ее зубами, изворачивалась. Но удавка была коварной. Бульдог не мог предположить такой пакости для себя. А Капка, затянув удавку так, что пес захрипел, привязала второй конец к ручке окна и, спрыгнув с подоконника, вспорола живот ножом. Пес дернулся, затих. Задрыга спокойно влезла в секретер, выгребла монеты в легкую сумку. Забрала деньги и все ценное, что нашла в ящиках. И собралась уходить. Но в эту минуту услышала тихий скрип двери, увидела худую фигуру хозяина. Увидела, как тот потянулся к выключателю на стене и метнула нож.

Короткий стон обрадовал. Капка подскочила вплотную:

— Попух, мудило? Колись, пока тебя не пустила на ленты, где рыжуха моих кентов, какие навещали недавно? Выкладывай!

Хозяин резко поддел Задрыгу ногой в живот. Та, стиснув зубы, подскочила, ударила ему ребром ладони по горлу. Старик вдавился в стену, стал медленно сползать вниз. Капка взяла его «на кентель». Хозяин глухо рухнул на пол.

Девчонка увидела в углу сервант. Мигом открыла ящики и увидела портсигар, часы, кресты с цепочками — снятые с

мертвых кентов, золотой перстень Краюхи и браслет Жерди — давний талисман удачи кента.

Задрыга сгребла все. И выйдя в дверь, скоро исчезла в темноте ночи.

На хазу она вернулась утром. Больше половины пути до города пришлось идти пешком, пока старая колымага, волочившая в город бидоны с молоком, не нагнала. Водитель остановился, сжалившись над уставшей девчонкой.

Малина, увидев ее на пороге, удивилась и обрадовалась:

— Куда линяла, стерва? — подошел пахан, схватив дочь за душу.

— Отвалите от меня! — вывернулась из рук Шакала и, подойдя к столу, высыпала из сумки все содержимое. Потом достала из карманов часы и портсигар, браслет и кресты.

— Вот так надо хилять в дело! — оглядела изумленных стремачей и тут же получила кулаком в ухо, отлетела к ведру с водой, опрокинула его. Подскочила, сцепив зубы к пахану:

— Кончай махаться, Шакал! Я и сама, без тебя продышу! Одна фартовать стану. Слиняю из твоей шоблы! — говорила хрипло, выплескивая вперемешку обиды и угрозы, у Шакала сорвалось невольное:

— Линяй с глаз, падлюка! Я тебе хавальник живо заткну! Кикимора облезлая! Ишь, пасть раззявила, гнида! — развернул Задрыгу и пинком вбил в свою комнату, закрыл на ключ.

— Зря лютуешь, Шакал! У Задрыги свой гонор созрел! Нашенский — фартовый! Не сдышалась, что двоих стремачей ожмурили. Свой кентель подставила. Рискнула и доказала, что стремачи не законники! Вон она! Зелень! А сумела провернуть дело! Одна! Сама! Твоя кровь! — вступился Пижон. И Шакал смолчал. Подошел к столу, с интересом разглядывал монеты. Их было много, больше двухсот. Были и золотые рубли — царские, серебряные, свои и заграничные. Старые, позеленевшие. Шакал не мог оторвать от них глаз.

— Похавать дайте! — долетело до его слуха. Он выпустил Капку, велев Глыбе накормить Задрыгу.