Месть «Голубой двойки»

Жилкин этого тоже не знал. Звать их, искать в этой обстановке, в десятках метрах от фашистских окопов, было нелепо, только обнаружили бы себя. Следовало идти только вперед, пробираться к своим. Теперь мы ползли вдвоем, ползли остервенело, не давая себе отдыха, останавливаясь лишь на несколько секунд в ложбинах, чтобы перевести дыхание. Наткнулись на проволочное заграждение. Но взяться за провода голыми руками побоялись: вдруг по ним пущен электрический ток, или загремят звуковые сигналы? Встать и перелезть через заграждение также было рискованно. Ножами подкопали под проводами землю. Первым полез я. Подкоп был слишком мал, стальные колючки цеплялись за одежду, рвали ее, царапали руки. Упираясь локтями о землю, я рывками подтягивал свое тело и с трудом выбрался на ту сторону. Теперь, дожидаясь, когда преодолеет это трудное препятствие Жилкин, подумал, что ведь в таком положении любой фашистский солдат мог бы взять нас голыми руками, как рыбу в сетях.

Но вот прополз из-под проводов и Жилкин. Немного полежали в воронке. Кругом стояла настораживающая тишина, в небе мерцали звезды. Пролетели самолеты. По звуку определили, что это наши «кукурузники». Мы все еще не были уверены, что благополучно дойдем до своих. Гул моторов напомнил нам об эскадрилье, о боевых друзьях, которые, конечно, ждут нас, надеются на возвращение. Но еще трудно сказать, удастся ли нам это. Радиста Смирнова никогда уж не будет, не известна и судьба еще пятерых членов экипажа.

Где-то раздались артиллерийские залпы. Надо было двигаться вперед, скоро уж начнет светать. На фоне сереющего горизонта мы увидели впереди силуэт танка. Подползли к нему поближе. Танк был немецкий, подбитый. На месте, развороченном снарядом, пощупали даже толщину брони. И невдалеке услышали треск автоматной очереди. Решили, что это стреляют, наверно, наши. Заметили даже стреляющего, он стоял в кустах и, как нам показалось, палил просто так, никого не видя. Приблизившись волоком к нему, я подал голос. Стрельба прекратилась. Человек прислушивался. В темноте было не разобрать, наш он или немец. Тогда я позвал его:

— Эй!

Он молчит, а сам смотрит на меня.

— Друг! — крикнул я еще раз.

В ответ раздалась длинная очередь, и человек исчез. Тогда мы опять двинулись вперед. В одном месте долго пришлось ползти между трупами. Очень устали, но лежать среди мертвецов было неприятно. Стиснув зубы, закрыв глаза, упорно тащили свои изнуренные тела вперед! И вдруг услышали русскую речь. Двое о чем-то спорили не очень-то стесняясь в выражениях. Тогда мы с Жилкиным, поднявшись, побежали к ним.

— Не стреляйте! Свои!

И силы окончательно покинули нас, мы свалились почти у самых ног двух наших солдат. Когда они стащили нас в траншею, мы рассказали им, как очутились в таком положении. Солдаты напоили нас водой из своих фляг, дали закурить махорки. Когда отдышались, один из бойцов, глядя на меня, обронил:

— Удивляюсь, как это я не попал в тебя. Обычно стреляю без промаха, а тут, скажи, промазал. Каска-то немецкая была на тебе.

Потом солдаты рассказали, что они видели, как тогда ночью загорелся и взорвался самолет, слышали, как восторженно кричали немцы и стреляли из ракетниц, автоматов, приветствуя своих зенитчиков. Узнав, что с нами вместе переходили фронт еще пятеро членов экипажа и где-то пропали, солдаты заметили:

— Живы будут — вернутся. Но не все вот только остаются в живых. Такие бои тут бывают, что людей перемалывает как в мясорубке.

Вскоре повели нас на командный пункт полка. Снова расспросы, уточнения, телефонные звонки и приказ: ехать в свою часть!

Благополучно вернулись и остальные пятеро. С ними произошло примерно то же, что и с нами. Только они перешли фронт на другом участке, потому что после взрывов гранат взяли иное направление. Как потом рассказывал штурман Вашуркин, они, выйдя на нашу передовую, наткнулись на рассвете на солдата, который старательно косил на лужайке траву для лошадей. Наставили на него пистолеты и потребовали указать расположение командного пункта. Растерявшись, тот все и рассказал, но потом, опомнившись, поднял шум, полез на Вашуркина с косой. Услышав его крики, переполошились находящиеся где-то вблизи бойцы, подняли стрельбу. Пятерым не оставалось ничего другого, как «сдаться в плен» солдату с косой.

Прощай, эскадрилья!