Месть Империи 3. Горе Побежденным

— Спокойнее, князь, не злись! Хороший выстрел требует холодной головы!

Ничто так не выводит из себя, как спокойная уверенность противника, а Джэбэ и так не мог поверить своим глазам — он промахнулся!

Вторая стрела нервно легла на тетиву, ноздри хищно втянули воздух, в узких прорезях глаз застыл лед. Игры в благородство закончились, наконечник стрелы, чуть качнувшись, выбрал цель — точно посередине груди.

«Тук, тук, тук», — метрономом застучало сердце, и взгляд Лавы замер на круглом скуластом лице, считывая все, что творится в голове стрелка.

Вот он — выдох, и яростная вспышка в самой глубине сознания: «Н-на!»

Тело венда начало движение еще до того, как эта команда достигла кончиков пальцев Джэбэ.

Тетива только щелкнула о кожу перчатки, а князь уже зло скривился, понимая, что вновь промахнулся.

После второго выстрела настроение отряда изменилось, и послышались восхищенные выкрики:

— Ты смотри, что делает!

— Ни в жизнь бы не поверил, если бы сам не видел!

Джэбэ протянул руку, и третья стрела легла на ладонь. Вот теперь игра пошла по-настоящему. Упрямая складка прорезала лоб степного князя. Маневр противника он уже раскусил, как и успел поразиться его потрясающей реакции.

«Думаешь, я такой простак, — не шевеля губами прошептал он, — я же вижу, что ты предугадываешь выстрел и движение твое начинается еще до начала. На чем ты меня ловишь: эмоции или какой-то жест? Ладно, попробуем по-другому — хороший стрелок способен подстрелить мечущегося по полю зайца».

Нацелившись прямо в сердце, он, зная за собой привычку непроизвольно приподнимать локоть в момент выстрела, поднял руку ровно настолько же — и, едва уловив движение, выстрелил чуть ниже и правее. Если бы Лава смотрел на руки, то непременно бы купился, но Джэбэ даже представить себе не мог, что тот смотрит не на руки, не на лицо, а прямо ему в голову, точно зная, куда тот хочет попасть и когда спустит тетиву.

Лава видел, как поднимается локоть стрелка, точно так же, как и перед первым выстрелом, и перед вторым, но это движение всегда предварял эмоциональный всплеск, а в этот раз его не было.

«Похвально, князь, — одобрил сотник. — Повернуть собственную слабость себе на пользу. Похвально!»

Сымитировав уход вправо, он дождался, когда в голове Джэбэ вспыхнет злорадно-торжествующий крик: «Попался!», и тотчас дернул корпус в другую сторону. Грозя разорваться натянулись мышцы, немыслимо вывернулось тело. Стальное жало понеслось к цели, и в этот миг мир словно замер в глазах Лавы и время остановилось. Он будто увидел свое изгибающееся тело и линию выстрела. Приближающийся зазубренный наконечник, яркое трепещущее оперение. Стрела медленно вырастала перед ним, проходя в локте от груди, и в тот момент, когда ее идеально выточенное древко показалось на уровне глаз, торец его ладони ударил в самую середину.

Треньк! Хрустнуло высушенное дерево, и две половинки стрелы упали к ногам венда. В полной тишине зазвенел по камням стальной наконечник.

Почти пять десятков матерых вояк замерли от изумления, а Лава, выпрямившись обвел их суровым взглядом. В полной тишине торжественно зазвучал голос:

— Каждый из вас — отличный воин, но только когда вами руководит разум и опыт. А когда вы, обезумев от ярости, кидаетесь, словно злобные псы, то вы уже не команда — вы стадо!

Его слова звучали обидно, но никто не позволил себе возмущения, потому что враз поверили, что этот человек имеет право так говорить, а Лава, пользуясь моментом, продолжил вдалбливать простую, но жизненно важную мысль:

— У вас есть выбор: либо сдохнуть в этой пустыне, — его палец метнулся в сторону бескрайней равнины, — либо вернуться домой с деньгами и славой. Что вы выбираете?

Вопрос вернулся эхом ответов:

— Вернуться!

— С деньгами и славой!

И Лава повысил голос:

— Тогда вы должны быть не стаей грызущихся между собой волков, а одним непобедимым кулаком! — Он поднял вверх свой сжатый кулак. — Вот таким! Неудержимым и твердым, подчиняющимся одной воле, и тогда слава о ваших подвигах прогремит в веках, а все вы сможете вернуться домой богатыми и знаменитыми!

В этот момент в голове почти каждого воина появилась картина, как он въезжает в родное село с полными сумками имперского серебра, а слава уже опередила его, и старики встречают его уважением, женщины — нескрываемым обожанием, а мужчины — завистью. Они еще не осознали, но теперь, когда это видение вновь возникнет в их головах, оно будет неразрывно связано со стоящим перед ними человеком. С ним и с его правом распоряжаться их жизнями, дарованным ему сегодня.

Даже Джэбэ, подавив обиду и проворчав про себя: «Демон…», — успокоил себя тем, что этого венда, несомненно, прикрывают небеса, а тогда и позора в промахе нет, ибо глупо смертному спорить с богами.