Месть Империи 4. Бремя Власти

Ему сочувственно кивали, но все понимали, что Сол так разошелся, потому что идти придется ему, а смелостью глава города никогда не отличался. Ван Сид молчал. Последний бой загнал его в состояние депрессии и пустой безнадеги. Он уже не верил в счастливое окончание осады, и ему было все равно. Неожиданно за переговоры выступил епископ Висарион. Тот был больше всех осведомлен о том, что происходит в лагере врага и настаивал — раз Константина больше нет, то имеет смысл выслушать его преемника. Решали общим голосованием, и к своему ужасу Абани обнаружил, что впервые за время его правления он остался в меньшинстве. Поэтому сейчас, к полудню следующего дня, он в компании командора и епископа стоял, согнувшись перед неизвестным ему юношей.

— Император Туры, Иоанн Корвин милостиво разрешает вам встать. — Зазвучал голос курчавого толстяка, и послы, разогнувшись, встретили нацеленный на них взгляд императора. Епископ Висарион взял на себя первое слово.

— Ты позвал нас, Великий государь, и мы пришли по слову твоему. Я, епископ Ура Висарион, глава городского совета Сол Абани и командор гарнизона Ван Сид.

Иоанн тоже не спал этой ночью, готовя речь, и надеясь добиться поставленной цели. Зара сидела рядом, и ее жизненный опыт помогал ему подобрать правильные слова.

— Эти люди, — говорила она, — готовы умереть за свой город. Понимаешь, город, а не просто место. Для них важен их каменный муравейник и его древняя слава. Мне кажется, тебе следует это учитывать.

Он это учел, тем более, именно эта мысль и посетила его в зале у Навруса — чтобы превратить врага в союзника надо сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

Сейчас рассматривая стоящих перед ним послов, он начал с того, что показал им на черные клубы дыма поднимающиеся вокруг.

— Вы видите это? Еще несколько дней, и мои воины превратят ваш город в руины. Такие руины, из которых Ур уже никогда не поднимется. Здесь на месте легендарного города пастухи будут пасти коз, и очень скоро только древние фолианты будут хранить память о великом Уре. — Иоанн сделал паузу, дав всем прочувствовать трагичность момента, а потом вдруг спросил с нарочитой эмоциональностью.

— Неужели вам не жалко свой город? Неужели вы не хотите его спасти?

Не глядя ему в глаза, ответил тот, кого назвали командором.

— Мы все готовы умереть за свою родину! Если тебе нужны наши жизни возьми их, но пощади Ур и жителей его.

Сол Абани почувствовал, как затряслись поджилки и мысленно проклял и Ван Сида и тот миг, когда он согласился выйти сюда. «Говорил бы ты за себя!» — Беззвучно завопил он не в силах пошевелиться.

Флюиды страха от коренастого крепыша с обрюзгшим, безвольным лицом, исходили такие, что Иоанн даже порадовался, что может его успокоить.

— Мне не нужны ни ваши жизни, ни жизни горожан, ни даже сам город. Я не воюю с вами, это вы воюете со мной. — В глазах юного императора появилась невиданная ранее жесткость. — Сегодня этот великий город еще можно спасти от разрушения, но завтра уже будет поздно. Я вызвал вас сюда, чтобы задать один единственный вопрос — хотите ли вы сохранить Ур и его легендарную славу?

Взгляды послов непроизвольно дернулись по сторонам, и клубы черного дыма, поднимающиеся со всех концов города, словно подтвердили прозвучавшие слова. Они еще не поняли, о чем собственно говорит этот молодой человек, но остро почувствовали, что сейчас решается не только их судьба, но и будущее всего города.

Вновь ответил за всех Ван Сид.

— В этой долине не найдется ни одного жителя, кто бы не желал этого всем сердцем!

— И тем не менее вы посмели поднять оружие против базилевса! — Иоанн сам начал заводиться от своих слов, и при слове «базилевс» он, наверное, впервые ощутил, что эти люди воюют именно с ним, и именно ему, императору, наносят они оскорбление своей непокорностью. Вспыхнувший порыв ярости на миг осветил перед ним такие потаенные уголки души, о которых он даже не догадывался. Откуда-то из темноты вдруг всплыло чудовищное желание растоптать этих посмевших сопротивляться людей, залить эту площадь кровью, чтобы никому, никому в мире неповадно было больше вставать на пути великой империи.

Послы вновь безмолвно согнулись в поклоне, не желая ни оправдываться, ни опровергать очевидное. К счастью для них, они не увидели, как на мгновение изменились черты лица императора и не смогли оценить, как близко они в этот момент подошли к краю пропасти.

Полыхнувшая жажда крови напугала самого Иоанна и, зажмурившись, он постарался взять себя в руки. — «Что это со мной⁈ Наследственность! Неужели я такой же, как и мой дядя, а власть всего лишь та дверь, что открывает мою истинную сущность⁈»

Пауза затягивалась, и Прокопий, не видя лица своего воспитанника, с тревогой уставился ему в затылок. Ситуация тревожила непониманием. Зачем эти переговоры? Чего он хочет добиться? Ни вчера, ни сегодня, Иоанн не дал никаких разъяснений, не ответил ни ему, ни Наврусу, и сейчас старый патрикий почувствовал — с его учеником что-то происходит, что-то новое и ужасное, и от незнания как помочь ему становилось еще тревожней.