Месть княгини Софьи

– Если я прикажу распустить полки, Ягодка, – признался сестре князь Серпуховской, – Софья Витовтовна просто поставит во главу дружины другого воеводу, а меня сошлет в опалу.

– Но ведь это приказ Великого князя, брат!

– Но роспись подписывает не он, Ягодка, а Софья Витовтовна! – мучительно выдавливая слова, ответил сестре князь Серпуховской. – Полки идут по росписи, а не по слову изустному. По ним жалованье платится, по ним места назначаются, по ним полки разводятся! Росписи уже составлены, к ополчению разосланы, воеводами и старостами исполняются. На всех великокняжеская печать и подпись Софьи Витовтовны. Не исполнить сего приказа – это измена.

– Тогда пусть приносят росписи моему мужу, он подпишет их сам!

– Княгиня-мать не составляет росписи сама, сестра. Их составляет дьяк по приказу Софьи Витовтовны, а по головам подьячие расписывают, а то и стряпчие. Посему подпись супруга твоего ничего не поменяет. Как княгиня стряпчим велит, так они и сделают. И какая потом разница, чья подпись под грамотой появится?

– Пусть дьяки придут сюда, к государю, и он прикажет им, что надобно делать!

– Остановись, Василий Ярославович! – неожиданно вмешался в спор Великий князь. – Никого не надобно звать, не суетись. Знамо, никто похода отменять не собирается! Выступим, как назначено, и ты в сем деле станешь первым воеводой. Ты извини, спор у нас с супругой случился. Расставаться не хочется. Но супротив судьбы не поспоришь. Придется уходить. Однако же задерживать тебя более не стану, княже. Вестимо, у тебя ныне много хлопот. Воеводское место труда постоянного требует. Ступай.

– Да, государь. – Медленно поднялся из-за стола князь Серпуховской. – Благодарствую за доверие.

Он понимал, чувствовал, что юные супруги что-то недоговаривают. Что странный разговор случился не просто так. И хотелось бы спросить, узнать подробнее… Но кто посмеет допрашивать Великого князя? Кто посмеет допрашивать государыню, пусть даже она и твоя младшая сестра?

Первый воевода отступил к дверям, поклонился и вышел наружу.

– Вот видишь, моя лебедушка, – тихо произнес Василий Васильевич. – Если уж даже твой брат и мой шурин отказывается мне повиноваться, то что же тогда говорить про всех остальных? Одно дело, коли твой брат с нами наедине признал, что воля Софьи Витовтовны для него важнее моей. Сие меж нами останется. Тайна своя, семейная. Но совсем другое, коли я полки боярские созову, да сверх того дьяков с воеводами, коли я им прилюдно волю свою объявлю, а они так же прилюдно мою волю исполнять откажутся. Вот как твой брат только что мой приказ открыто отверг, так же и прочие бояре поступят. Да еще публично, при всем честном народе! От подобного позора уже никогда в жизни отмыться не получится. Даже смерды по гроб жизни на меня пальцем показывать и хохотать станут. После такового позора токмо в монастырь дорога али в омут в дядюшкиной броне… – Великий князь тяжело вздохнул. – Вот потому, мой ясный лучик, я открыто матушкиной воле никогда и не перечу. Вот потому по ее прихоти в седло и поднимаюсь. Не то страшно, что матушка державой нашей от моего имени правит, а то страшно, если сие на людях к моему позору откроется. Уж лучше я сделаю вид, что все происходящее есть мой приказ и мое желание. И что это я дружину в поход направляю, а не ее странная прихоть.

– Если дьяки тебе не повинуются, гнать их надобно из приказов[16]! – горячо посоветовала шестнадцатилетняя Великая княжна.

– Прогнать несложно. Заменить-то на кого? Других дьяков у нас в державе нет! – устало ответил восемнадцатилетний властелин. – Одних приказов в Кремле полтора десятка, да бояре на воеводствах, да воеводы в порубежной страже, да приказчики и тиуны. Всех матушка моя расставляла, все ей преданы и перемен не желают, ибо за места свои доходные держатся. Где мне взять столько преданных людей, чтобы заменить всех этих служивых на своих? Сотни слуг заменить, коли не тысячи? А не заменишь, все они матушке в рот смотреть станут, моей волей не интересуясь.

– Но ведь князь Юрий Дмитриевич, когда летом на трон московский сел, без единой заминки власть над державой получил! – вспомнила княгиня Мария.

– Мой дядюшка в Москву со своей дружиной пришел! – усмехнулся ее супруг. – Кабы ему кто противоречить посмел, сего наглеца тут же в мешок бы засунули и в реке утопили. Моей же дружиной, сама видишь, тоже матушка заправляет. Из всех бояр я токмо своим друзьям верить могу, с каковыми бок о бок вырос, с кем в детстве вместе в конный бой играл да с горки катался. Вот токмо их всего три десятка общим числом набирается. Причем и у них холопы не свои служат, а родительские. Родителей же в мою свиту тоже матушка выбирала. И потому неведомо, чьи приказы их собственные слуги исполнять станут.

– И что же тогда нам делать? – Голос юной Великой княгини стал совсем унылым, а глаза окончательно потухли.

– Терпеть, – со вздохом пожал плечами государь. – Матушка не вечна. Когда она отойдет, держава останется нам. Безо всяких бунтов и смут. Надобно всего лишь немного потерпеть.

* * *