Месть княгини Софьи

– Ну… Знамо… бу-бу-бу… тубу-бу… – пробормотал что-то неразборчивое толстяк и отвернулся.

– Пойдем, посоветуемся, отец! – решительно попросил Дмитрий Красный и поспешил вниз по лестнице. На пустынной улице под стеной остановился, повернулся к князю, полушепотом заговорил: – Ты взял с меня клятву, отец. Клятву быть слугой Василию. Клятву повиноваться ему и не предавать. Я помню ее, отец. Но батюшка… Он же безумен! Он не понимает, чего требует, он не внимает словам человеческим, он не ведает, что творит!

– Истинно так, сын мой, – согласно кивнул Юрий Дмитриевич, положил ладонь Дмитрию на плечо и привлек ближе к себе, практически обнял. – Истинно так. Он вырос, не зная любви отца названого, ибо Василий всегда подозревал в нем чужого. Он вырос, не зная любви отца истинного, ибо я обречен скрывать свое отцовство. Он живет, не зная причин злобы и капризов своей матери. Матери, которую я бросил во искупление своего греха, и тем вызвал ее ненависть. Сия тайна известна мне, известна тебе, но неведома ему. Посему – да, он воистину не ведает, что творит! Ты гневаешься на Василия, но он заслуживает не гнева, а жалости. Он сам не понимает, отчего матушка посылает его ковать в колодки невинного дядюшку, любящего его и всегда помогающего! Он сознает, что выглядит безумцем, но неспособен поступать иначе. Ибо не ведает, что творит. Сие не его вина. Сие есть мой грех, последствия моего преступления и моей похоти. Прости меня, сынок. Меня ругай и проклинай тоже меня. Василий же достоин токмо жалости. И потому ныне я вновь напоминаю тебе о твоей клятве. Прости старшего брата своего и не держи на него зла.

– Да как сие возможно, батюшка?! – отстранился Дмитрий. – Он же государь, он – Великий князь! Он повелевает, он карает и судит, он отдает приказы, ему все подчиняются!

– Да так ли сие, сынок? Услышал ли ты твердость в его голосе? Понимает ли князь Василий, чего он от меня требует и в чем обвиняет?

Юный правитель Галича неуверенно промолчал.

– Твой старший брат нуждается в твоей жалости и твоей преданности, а мой грех – в твоем искуплении, – Юрий Дмитриевич привлек сына и поцеловал его в лоб.

– Однако же воевать и гибнуть нашим ратникам придется по-настоящему!

– Великий князь не жаждет нашей крови и нашей погибели, сынок, равно как и в нас нет ненависти к московским боярам. Уж лучше набираться ратного опыта в таких войнах, нежели в сечах со стремительными татарскими сотнями, не жалеющими стрел, или же польскими разбойниками, не знающими жалости. Это первая осада в твоей жизни, сынок. Пробуй, учись, воеводствуй! Опасности большой нет, посему и ошибаться не страшно.

* * *

Тем временем в полуверсте от города на выбранную проводниками поляну уже подтянулись сани с припасами и тяжелогруженые телеги, холопы принялись разбирать тюки парусины и атласа, веревки и кошму.

Именно так выглядел великокняжеский шатер в походном положении: семь повозок, кибитка с посудой и роспуск[19] с семнадцатью опорными столбами.

Юный Великий князь посмотрел на все это с высоты седла, повел плечами, потянул левый повод, отворачивая в сторону ивовых зарослей.

– Ты куда, государь? – с тревогой спросил первый воевода.

– Не желаю мешать слугам, Василий Ярославович, – ответил князю Серпуховскому московский правитель. – Чем меньше они станут кланяться и ходить кругами, тем раньше мы сможем присесть возле жаркого очага.

– Это мудро, государь, – согласился воевода и повернул вслед за ним, следуя почти стремя в стремя, с отставанием всего на пару ладоней. – Вокруг нас и вправду замирает всякое движение. Лагерь же зело тесен.

Василий Васильевич немного помолчал. Спросил:

– Что ты станешь делать теперь?

– Когда твоя матушка даровала мне место первого воеводы, государь, я приказал найти и купить для меня лучшие книги по искусству войны, – похвалился князь Серпуховской. – По осени купцы доставили в Москву трактат «Книга военных хитростей», составленный знаменитым полководцем ал-Шарани для халифа ал-Мамуна, и памятку о военных уловках шейха Али ал-Харави из Герата. Арабы, как известно, великие воины, покорившие половину обитаемого мира. Я взял эти книги с собой. Они помогут нам достичь победы.

– Лучший полководец ойкумены есть мой дядюшка, князь Звенигородский! – покачал головой Великий князь.

– Я знаю, государь, – не стал спорить воевода. – Однако Юрий Дмитриевич не записал никаких наставлений. К тому же по воле твоей матушки он ныне наш враг.

– Именно что по ее воле, – вздохнул правитель. – Я называю дядю предателем, но даже не знаю, в чем его обвинить! Надо мной смеются собственные холопы… Мыслю я, может статься, нам развернуться и вернуться в Москву?

Юный государь с надеждой посмотрел на столь же юного воеводу.

– Нельзя, Софья Витовтовна прогневается! – тут же ответил тот. Даже малого мгновения не поколебался!

– Но я не хочу воевать с дядей! – повысил голос Василий Васильевич.

На этот раз первый воевода ответил не сразу.