Месть княгини Софьи

– Чтобы выставить засеки перед воротами, княже, надобно рыть канавы к каждым, – продолжил князь Петр Михайлович, – подносить толстые бревна, сшивать, загораживать дорогу.

– Но в Галиче двенадцать ворот! – не выдержал князь Серпуховской. – Нам не управиться с этим до осени!

– Мы никуда не спешим, – невозмутимо ответил князь Воротынский. – У тебя тысяча наемников из худородных горожан. Простолюдинам не привыкать орудовать киркой и лопатой. Пусть копают. На каждые ворота выйдет по полсотни работников. Полагаю, даже с мерзлой землей они управятся за месяц-другой. Коли Софья Витовтовна к тому времени пришлет подкрепление, аккурат к весне сядем в правильную осаду.

– Подкрепление? – Главный воевода неуверенно постучал драгоценным свитком себе по ладони.

– Двенадцать ворот, – князь Воротынский стал загибать пальцы по одному, – коли ставить по полтораста человек в дозор… А меньше никак нельзя, меньший отряд вылазки не остановит… Коли считать по полтораста, надобны почти две тысячи дружинников. Но они неспособны сидеть в дозоре вечно, их надобно отводить на отдых! Стало быть, с учетом смены, надобны четыре тысячи. А у тебя, княже, всего три тысячи служивых людей. Худородных ополченцев я не считаю, от них в бою проку немного. Они станут копать, пилить и рубить. Копать и пилить в осаде приходится много. Для службы же надобны самое меньшее сорок сотен в заслоны и еще хотя бы двадцать сотен свежих воинов, каковых можно срочно бросить на подмогу дозорным, у которых случилась вылазка. Отдыхающая смена для сего непригодна. Ибо она… Отдыхает.

– Вестимо, подмога станет подходить… – князь Серпуховской с надеждой посмотрел на Великого князя, но юный правитель ничего не ответил.

Государь сидел в складном походном кресле перед средним очагом, одетый лишь в парчовую ферязь с собольей оторочкой и черные шерстяные шаровары, и задумчиво смотрел в пляшущее пламя. Похоже, Василий Васильевич вообще не интересовался трудностями разразившейся по его приказу войны.

– Что советуют по сему поводу мудрые арабы, любезнейший Василий Ярославович? – спросил князь Петр Воротынский настолько обходительно, что ехидство из сего вопроса выпирало, как иглы из мешка с ежами.

Главный московский воевода положил свиток на стол, слегка его раскатал, пробежал глазами по сплетенным из арабской вязи чернильным нитям. Прикусил губу. Немного помолчал, поднял голову:

– Коли ратных полков не хватает для плотной и правильной осады, надобно выставить большие дозоры на безопасном удалении, дабы они могли наблюдать за твердыней со всех сторон и нападать на любого, кто попытается уйти либо войти в город. Поставим три сотни кованой рати на Костромской тракт и три сотни на Юрьевский. Со сменой это займет тысячу двести воинов. Стало быть, у нас в лагере останется как раз две тысячи свежих ратников. Ал-Шарани советует в нашем положении направить все силы против только одного из укреплений. Коли армии удастся ворваться в город, слабость осады не будет иметь значения. Для сего удара лучше всего избирать угловые башни, ибо их труднее всего поддерживать с соседних укреплений, а ширина прорыва получается наибольшей. Посему мы направим всех худородных наемников на осадные работы у ближнего угла города. Что скажешь, государь?

– Ты воевода, Василий Ярославович, – не отрывая взора от пламени, ответил Великий князь. – Командуй.

18 февраля 1434 года. Галич, нижняя угловая башня

Князь Юрий Дмитриевич приходил сюда дважды в день, со скучающим видом наблюдая за осадными работами. Ничего не говорил, просто смотрел и уходил, не выказывая никакого беспокойства. И, глядя на него, не сильно тревожились караульные и горожане, тоже проводящие время на стенах с оружием в руках. Ибо, несмотря на спокойствие воевод, все галичане опасались внезапного штурма.

Москвичи начали свое наступление с удаления в триста саженей со стороны озера. Четверо работников рыхлили землю кирками, еще двое выбрасывали ее наружу лопатами. Углубившись примерно по плечи, они стали продвигаться вперед примерно на шаг за каждый час. В это время другие работники рубили лес и подтаскивали бревна к лагерю, обтесывали их под нужный размер.

За первую неделю землекопы смогли пробить канаву длиною в двести шагов. Двигались они, конечно же, змейкой и потому приблизились всего на полсотни саженей. Но галичские пушкари все равно начали стрелять по ним два-три раза в день. Галька лупила по траншее и земле вокруг, заставляя розмыслов в испуге падать вниз и прижиматься к стенкам. Вреда врагу пальба не наносила – однако заставляла быть осторожнее, и москвичи работали медленнее.

Но день проходил за днем, работники набирались опыта и отваги и за вторую неделю продвинулись уже на сотню саженей, прокопав в полтора раза большую канаву. На пушечные выстрелы привыкшие к безопасности землекопы больше не обращали внимания и потихоньку начали затаскивать бревна, сшивать их и выставлять на углах сапы – дабы обезопасить себя от пушек на соседней башне.