Месть княгини Софьи

– Какой подвох, княже?! – еще выше вскинул руки изумленный кравчий. – Да она здесь перед тобой вся насквозь просвечивала! Булавки не спрячешь, не то что подвоха! Ты же ее с самого первого дня глазами пожираешь, княже, сие слепому видно! А тут сама пришла! Так зачем погнал? Обознался, что ли? Со мною перепутал? «Пшел вон, Олай!» хотел скомандовать?

– Вот то и подозрительно, что сама пришла… – вздохнул, глядя на дверь, Юрий Дмитриевич. – Вдруг хитрость в сем какая-то?

– Я тебе, государь, одну тайну открою, – покачал головой кравчий. – В сем деле хитростей не бывает. Токмо ласки, стоны и удовольствия!

– Ты меня, боярин, уму-разуму не учи, я тебя вдвое старше! – сурово отрезал Великий князь. – Я давно уже не юнец, чтобы очертя голову под каждую юбку кидаться, о последствиях не думая! И баба сия не простая холопка, каковую обрюхатил, к белошвейкам отослал и другую выбрал. Сие есть ключница дворцовая и зело толковая! Присмотреться к ней надобно, характер узнать, норов, привычки и желания.

– Три недели смотришь, княже! Чего еще ждать-то?

– Вдруг обидится, что лапают ее? Знаешь, сколько вреда умная ключница способна хозяйству из обиды сотворить?

– Какие обиды?! Она к тебе чуть не голая на ночь глядя пришла! На что после такового свидания обижаются?

– У нее недостача…

– Ага! У голой девки ночью недостача приключилася! Кто из нас взрослый, княже?

– Она очень ответственная…

На самом деле все сказанное князем было, конечно же, огромной ложью!

Пелагея понравилась Юрию Дмитриевичу с первого взгляда – еще год назад понравилась, когда он Москву в первый раз под руку свою взял. Так понравилась, что иные девки и боярыни интереса уже не вызывали.

Одна беда – ключница была женщиной из свиты Софьи Витовтовны. И Юрий Дмитриевич отлично понимал: стоит ему хоть раз поцеловать столь соблазнительные глаза – об этом сразу станет известно вдовой государыне.

Ему, конечно, очень нравилась умная, энергичная, да еще и красивая служанка, но любил-то он Софью! И Юрий Дмитриевич очень не хотел, чтобы Софье стало известно про его блудливое развлечение…

Вот и мучился, страдал. Тянулся – и сдерживался, жаждал – но манящего родника губами не касался.

Правда, в последние недели в сердце воеводы что-то начало потихонечку меняться. Чем чаще он встречался с совершенно изменившейся ключницей, внезапно распустившейся, как бутон дикого степного тюльпана, обретшей стать и яркость, тем сильнее Юрию хотелось обнять именно ее. И тем меньше князя беспокоило мнение проклявшей его княгини.

Еще немного – и первое желание почти наверняка одолеет второе.

Пожалуй что, если бы Пелагея не ушла, это случилось бы прямо сейчас!

* * *

«А может, просто брезгует? – продолжала терзаться сомнениями совсем рядом, за стеной, его соблазнительная зазноба. – Он – государь, я же девка дворовая! Он ведь целый месяц в Москве один, ни единой какой бабы рядом не случилось! Мужик здоровый, тела женского хочется, вот и тянется. А потому как я девка черная, в руки брать брезгует. Ровно с жабой пальцами рядом водит, но в ладони не берет…»

Жгучая обида наконец-то успокоила дыхание и сердце ключницы – и Пелагея, вскинув подбородок, с достоинством отправилась в свою светелку, отчаянно пытаясь привести мысли в обычное состояние.

Она – рабыня этого дворца!

И у нее есть дела поважнее государева чванства!

Нет, ну надо же так от величия своего зажраться – даже просто потискать и то брезгует!

* * *

Прошел всего месяц со дня принятия Юрием Дмитриевичем святой Руси в свои сильные руки, и потому мало кто мог заметить случившиеся изменения. Вот разве что бояр, почти год безвылазно проведших в ратных походах, новый Великий князь распустил по домам, к семьям и собственным хозяйствам, и потому столица заметно обезлюдела. Свита вдовой княгини исчезла вместе с госпожой – уж неведомо, то ли за Софьей Витовтовной отправилась, то ли просто по поместьям разъехалась; шумная свита юного Василия Васильевича вместе со свергнутым государем бегала где-то по Руси от младших братьев Юрьевичей; государь на службу никого не звал – ну так и чего тогда торчать князьям и боярам в тесной, душной и пыльной Москве? Особливо – накануне посевной, когда хозяйский догляд за пахотными землями особливо важен и полезен: где-то зерна посевного смердам ссудить, где-то лошадь в долг выделить, а где-то должников на барщину определить.

Опустела Москва, не шумели коридоры Великокняжеского дворца, не гуляли через день хлебосольные княжеские пиры. Государь все больше с дьяками и подьячими из приказов земельных, разрядных да посольских тихо беседовал.

Для казенных погребов да амбаров – одна сплошная экономия.

Что было хорошо для погребов и амбаров – то хорошо и для ключницы. Все заметили, как за минувшие недели Пелагея заметно посвежела, посветлела лицом, окрепла своею статью.