Месть Красного Дракона

– Иногда я забываю, насколько дерьмовое у тебя выдалось детство, – Альберт знал, что я терпеть не мог, когда кто-то начинал мне сочувствовать, и сейчас попытался скрыть свои истинные эмоции под маской. Однако я успел заметить.

Жалость. Как только кто-нибудь узнавал подробности моей жизни под крышей дома семьи Шварц, тут же начинал меня жалеть. Так было и в шесть лет, и в двенадцать, и в двадцать, и даже сейчас, в свои двадцать восемь, я снова видел сочувствие в глазах лучшего друга. К черту.

«Бедный малыш Микаэль, что за чудовищная семья ему досталась», «Как жаль мальчика. Который день приходит в синяках. Явно дело рук его мерзкого папаши. Но разве кто-то осмелится хоть слово сказать?», «Бедняга, неудивительно, что он вписался в компанию школьных хулиганов. С такой-то наследственностью», – толпа безликих людей, временами появляющихся в моей жизни, без остановки твердили, как им жаль. Вот только их гребаное сострадание не приносило ничего, кроме унижения. Никто из них не осмелился пошевелить и пальцем, чтобы подкрепить свои чувства действиями. Даже когда Герард прострелил мне плечо, и врачи хотели обратиться в социальную службу, имя отца сыграло свою роль. Стоило им его услышать, и все тут же поверили в сумбурный рассказ Антонио о том, как я заигрался с оружием и сам себя случайно подстрелил. Закончив с раной и дав рекомендации, напоследок они лишь пожелали быть осторожнее и не подходить к холодному оружию. Жалкие слабаки.

Будучи ребенком, я наивно думал, что что-то делаю не так. Что это я виноват в том, что отец выходит из себя и срывается на мне. Или в том, что мать не желает проводить со мной время, предпочитая компанию охранника. Пытался понять, чем заслужить их любовь. Ведь все, чего хотел малыш Микаэль, это немного родительской любви, тепла и заботы. Но инцидент с псом расставил все по своим местам. Мечты разбились о чертовски жестокую реальность – осознание, что Герард Шварц всей своей темной душой ненавидел сам факт моего существования. Он видел во мне выблюдка, не достойного носить его фамилию. И с того дня я начал вести себя соответственно: стремительно взращивал внутри себя тьму, агрессию, ярость. Отец не уставал давать почву для подпитки этих чувств. В то время как вера в людей, доброта и жажда любви стремительно иссыхали, пока не превратились в пыль, развеянную в коридорах моих детских воспоминаний.

– Плевать, – ответил я Альберту, продолжая искренне верить, что так оно и есть. К черту эту долбаную семейку, я стал тем, кто я есть, только благодаря себе. И мне никто не нужен, чтобы чувствовать себя цельным человеком.

Очередной горький самообман.

* * *

Когда под утро мы вернулись домой, Эмили уже заготовила для нас гневную тираду о безответственности:

– Так вот, если вы успели забыть, напоминаю: через четыре часа Эштон и его дружок будут ждать нас в Хесе[10], чтобы записать видеоролик для WWSC, который, между прочим, – тут она направила палец на меня, – нужен тебе прежде всего. Потому что это была твоя, чертовски «гениальная» затея, подать заявку на участие. Так что будь добр, протрезвей и приведи себя в порядок к десяти утра.

Не дожидаясь ответа, Эм ушла к себе, оставив нас в гостиной с ощущением собственной ничтожности, которая испарилась сразу же, стоило ей только закрыть за собой дверь.

– Ведет себя, как моя мамочка, – прокомментировал Альберт, а я тем временем направился к себе в комнату.

Эмили права, это я втянул их в сомнительное мероприятие, а значит, должен нести ответственность. Вот только мой энтузиазм испарился в тот же день, когда Николетта выставила меня за дверь. Уже через две недели стартует конкурс, наша встреча неизбежна. И я совсем не уверен, что смогу сдержаться. Я злился на девчонку за ее столь наивное отрицание очевидного. Меня до жути бесило, что она отказалась даже выслушать. «Твердолобая идиотка», – кажется, именно так я назвал ее в одном из сообщений, после которого она перестала даже читать их. Или же идиотом был я? Мог ведь держать язык за зубами. Нет, не мог. Придерживался принципа – лучше уж горькая правда. Злился еще и на себя, потому что был уверен: стоит мне увидеть Николетту – и все мои желания сведутся к тому, чтобы сгрести ее в охапку и затащить в ближайший отель. Я скучал, хоть и пытался это всячески отрицать. Девчонка забралась мне под кожу и теперь душила изнутри.

Завалившись в мягкое кресло, я открыл бутылку эля, которую захватил в клубе, и сделал пару глотков. Последние несколько дней бессонница сопровождала мои ночи, отпуская из своих объятий лишь на несколько часов. В надежде, что прямо сейчас она занята кем-то более важным, я откинулся на спинку кресла, все еще продолжая сжимать рукой горлышко бутылки, свесив ее за подлокотник, и закрыл глаза.