Месть Ледовой Гончей

— Теперь мы будем сидеть тут, пока не замерзнем или не сдохнем от голода. Хотя последнее нам не грозит, друг мой. Жрачки хватит надолго. Впрочем, есть вариант, что Шон оледенеет мозгами и запрется на складе изнутри…

Три Гвоздя со смехом толкнул посеревшего лицом моряка.

— Шучу! — хохотнул экс-дознаватель, хотя в глазах у него блеснул странный огонек.

— Смешно, — угрюмо отметил Половой. — Хватит уже трепаться, Тройка.

— Я ненавижу, когда происходит что-то, не имеющее объяснения, и чтобы не потерять голову — предпочитаю выстроить логичные связи.

— Какая-то тварь, не замерзшая во льдах, схватила нашего шамана в Пустыне, и теперь тот делает из механиков чудовищ — это логичные связи? — поднял бровь Половой.

— Это же шаманы, — щелкнул пальцами Три Гвоздя и вновь улыбнулся. Я заметил, что у него нет верхнего клыка. — Главное не в этом. Главное, что просто прикончить шамана нельзя. Раз уж зверодемоны тащились за ним все это время — значит, он ими управляет и после смерти!

— Это оледенительно логично, Тройка, — фыркнул Половой.

— В его словах что-то есть, — послышался зычный голос Старика. Штурмовик подался вперед, и его подчиненные резко замолчали, ловя каждый жест вожака. — И как ты думаешь выбираться отсюда, матрос?

Три Гвоздя нехорошо прищурился, и я понял, что бывший дознаватель не любит командира абордажников.

— Надо прикончить шамана. Того, который всем этим заправляет. Сжечь его.

— Это решит проблему черных тварей за бортом. Если они действительно связаны с тем трупом, — продолжил допытываться Старик. — А что делать с Шестерней и тем ублюдком в снегах?

В памяти содрогнулось обещание Эльма:

«Каждый день, пока не получу собачий компас, я буду убивать твоих собачьих товарищей!»

— Что делать с мятежниками, должны знать офицеры. Так мне кажется.

Верхняя губа Старика дернулась, но он справился с желанием осадить палубника. Вместо этого он тихо поинтересовался:

— А ублюдок?

— Надо понять, что ему нужно. Мы за ним охотились, мы его стреляли, мы его ненавидели. Но никто не пытался с ним поговорить.

Старик кивнул, не сводя пристального взгляда с дознавателя.

— Поговорить? — прошипел Волк. — Поговорить?!

— Тихо, — тут же одернул его вожак. — Он прав.

— Но…

— Волк, у тебя все хорошо со слухом? Может, отправить тебя к Квану? Пусть проверит голову и поставит тебе шину на сломанную руку.

— Руку? — не понял растерянный Волк.

— Ну, если ты еще раз откроешь рот без команды — я тебе ее сломаю. Чего два раза ходить?

Штурмовик моргнул пару раз, изумленно глядя на командира, но смолчал.

От напряжения у меня заныло сердце. Я искренне ждал того момента, когда натянутые нити, обвившие всю команду, лопнут. Пусть будет что будет, но все эти страсти, эмоции — они убивали меня. Все встреченные мною эмпаты говорили о том, что этот дар схож с проклятьем. Все они, так или иначе, были не в себе.

Теперь я их понимал.

Разговор утих. Три Гвоздя потерял интерес к дальнейшему рассказу, а Старик выбрался с лежбища штурмовиков и вышел. Меня раздирала тревога. Слова Эльма перемешивались с бормотанием сумасшедшего шамана, бурчал несчастный Шестерня, и близился к отчаянию капитан «Звездочки», боялся Шон, нервничал Три Гвоздя, и ничего не чувствовал Мертвец. Готовился к чему-то Старик, страшно страдал Кван, искал удобного момента желающий отомстить Волк. И все это я чувствовал. Все!

Я закутался в шкуры и лег на бок, глядя прямо перед собой. Надо забрать компас у Фарри. Давно пора забрать его.

Что, если моряки решат поговорить с Эльмом? Ледовая Гончая не догадался потребовать артефакт у пиратов, а тут такой шанс убить сразу несколько оленей. Стон отчаяния едва не сорвался с моих губ. Проклятье, никогда в жизни я не боялся будущего так сильно, как в тот момент. Успокаивающе гудели двигатели ледохода. Корабль еще не стронулся с места, и это тоже давило на меня. Любое движение бронированной посудины значило бы перемены к лучшему.

— Юнги, на выход! — выдернул меня из полудремы голос Старика. — Время поработать. Матрос… Ты, который придумал про шамана, — тоже со мной.

— Вам все понятно? — спросил Дувал. На лбу у него выступила испарина, глаза превратились в жалкие щелочки, веки набухли. Он весь сжался от болезни, хотя по-прежнему пытался выглядеть командиром.

Мы с Фарри подавленно переглянулись.

— Кроме вас, никто туда не проникнет, ребятушки. В вентиляцию не пролезет никто из тех, кто остался в живых. Получается, что от вас зависит судьба нашего кораблика! — попытался улыбнуться Гром.

Никто из собравшихся в уголке столовой офицеров не проронил ни слова, пока капитан объяснял нам задачу.

— Я понимаю, что был груб, малышня. Но сейчас не надо вспоминать старые обиды. Мы все теперь накрепко примерзли друг к другу, — продолжал Гром.

— Я… Я не смогу, — промолвил Фарри. Он побледнел. — Я не смогу.