Месть палача

– Да. Да. Это перстень Фатимы, но не жены, а дочери пророка Мухаммеда. Священная реликвия для мусульман. И эта святость на пальце у христианина. Этого не могло случиться. Но случилось…. История этого перстня забавна во многом. Когда-нибудь расскажу подробнее. Сейчас должен быть краток. Этот перстень затерялся во многих битвах и часто переходил от одного хозяина к другому, пока не обрел свой покой в сокровищнице потомков Чингисхана, управляющих Персией. Как в насмешку над исламом, персидский ильхан[259] подарил этот перстень своей наложнице, которая вскоре стала женой Орхан-бея. Как и при каких обстоятельствах? Об этом не говорят. Но мне в силу своей должности начальника тайной службы нужно было знать многое. Знать, слушать, слышать, подслушивать… Такова была моя служба. Спроси каждого и тот ответит, что мать нашего славного Марад-паши, Нилюфер Хатун, дочь византийского правителя Текфура из Белокомы[260] и носила имя Холофиры. И при этом каждый добавит, что отважный отец нашего правителя Орхан-бея, непобедимый и сиятельный Осман-бей похитил ее прямо со свадебного пира, куда был приглашен, как гость. Позже он подарил ее сыну. Как подарил и почему? Почему Орхан-бей так любил и ненавидел Нилюфер Хатун? Почему он так холоден со своим сыном Мурадом? И почему он доверяет именно ему бо́льшую часть войска? Эти вопросы тебя не очень беспокоят, и это правильно. Но этот перстень, что был на твоем мизинце, принадлежал матери Мурада. От нее перешел к сыну. А уж от того к… Тебе это известно, к кому. Теперь имя Кэтрин Гюльчичек Хатун, и для всех она вифинская гречанка, которая подарила Мураду сына Якуба и подарит еще сыновей. В знак любви и уважения Мурад подарил жене многое из того, что досталось ему от матери, как преемнице главной женщины в его семье. Гюльчичек Хутун добрая, послушная и очень заботливая жена. Золото и дорогие подарки не испортили ее. Почти все она раздает нуждающимся. В исламе это приветствуется и почитается. По-видимому, не зная, или забыв об особенности этого перстня, она передала его тебе. А может, и наоборот – она была уверенна, что священный перстень убережет тебя от бед и несчастий. Это оправдывает ее. Перстень действительно обладает святостью. Он несколько раз выручал тебя, а два дня назад…

– Из-за него я был близок к смерти, так как великий Орхан-бей был в гневе. Я это сразу же почувствовал. Перстень спас меня? – тяжело вздохнул Гудо.

– Не совсем. Прости, в горле пересохло.

Даут в спешке отыскал чашу и вылил в нее содержимое весящего на шесте бурдюка. Выпив, вторую чашу он протянул Гудо.

– Пей. Это вода. Не очень хорошая, но для меня важнее всех напитков. Особенно вина. Аллах покарал меня за слабость к нему. И покарал справедливо. Теперь мне особо нужна трезвая голова. Много дел. Очень много важных дел.

– Так что случилось со мной? – выпив воды, настоятельно напомнил Гудо.

– С тобой? Ах, да. С тобой… Этот имам… Этот неприятный человек, присвоивший себе право называться шейх-уль исламом… Этот Али-Ходжа долго кричал и требовал, чтобы с неверного был сорван священный для мусульман предмет. Но твой палец внезапно опух. Тогда Али-Ходжа потребовал, чтобы этот палец был отрублен. А великий визирь Алаеддин, большой учености человек, воспротивился тому, чтобы перстень пророка покрылся кровью. Пока многие между собой спорили, над тобой склонился уважаемый Салер ибн Сатиб, лекарь тебе известный.

Гудо кивнул головой:

– Замечательный и много знающий лекарь.

– Он мешал тебе лечить раненых гази в порту Никомедии[261]. Но ты не в сердцах к нему. Как достойный лекарь ты уважаешь достойного лекаря. Ты справедлив. Но что скажешь, когда именно этот великий лекарь склонился над твоим безвольным телом и громко сказал: «Шайтан-бей сейчас умрет». Когда после долгого оцепенения его спросили: от чего он так решил, Салер ибн Сатиб обиделся и ушел. Уходя, он сказал: «На этом человеке маска Гиппократа»[262]…

– Это удивляло и мэтра Гальчини. Запавшие глаза, впавшие щеки, заострившийся нос, синевато-бледная кожа, покрытая каплями холодного пота. Все признаки тяжелого заболевания брюшной полости. Маска Гиппократа предшествует смерти. Но я не умирал от известных заболеваний. Я набрасывался на еду. Потом, когда возвращался в себя, наделав множество того, о чем не мог вспомнить… А еще Гальчини смеялся, потому что был доволен собой. Однажды ему удалось по своему желанию вызвать у меня беспамятство. Тогда он не давал мне уснуть и довел меня до бешенства. Для чего он так меня терзал? Что творил я по его приказу в это время? Не помню… Не помню…