Месть палача

«Нужно выслушать… Выслушать. Оба известия весьма печальных… Ахи и охи», – подумал патриарх и крепче сжал свой посох украшенный драгоценными камнями и с золотым верхом.

– Говори.

На этот раз Каллисту не удалось удержать спокойствие в голосе.

– Волки разогнали бродячих собак. Теперь у нас враг пострашнее, и, безусловно, сильнее. Одна надежда… Только она мелькнула в моей голове… Ведь у вашего святейшества остались добросердечные отношения с… османами?

– Турки – проклятые дети сатаны, – тихо застонал опальный патриарх.

В волнение Мелесий кажется не расслышал слов своего высокого гостя, и продолжил:

– Может быть, они согласятся, помятую добрые отношения, пропустить вас и ваших людей. Ну а я… Я и мои люди… Так уж, наверное, нам суждено. Примем бой, и будем сражаться, сколько сможем. Я точно знаю – теперь на помощь ко мне никто не придет.

В отчаянии Мелесий схватил с инкрустированного столика кувшин с вином и тут же надолго припал к его серебряному, выгнутой в виде лебединой шеи, горлышку.

– Я давно порвал с этими врагами государства нашего, – печально вздохнул Каллист. – К тому же… Ты сам сказал, что турки взяли пленных. Очень скоро им станет известно за кем и за какие деньги они охотились. Будь уверен; такой добычи османы не упустят. Так что уже через день-два я буду в цепях перед этим жалким выскочкой Никифором и его безбожным покровителем Иоанном Кантакузиным.

– И меня, и моих людей они не пощадят. Они и пришли мстить мне за то, что я потопил две их галеры. Это было месяц назад. Отец благословил меня и оружием и деньгами и людьми. Вне себя от радости, я смотрел на тонущие османские галеры, на идущих ко дну врагов и кричал им: «Вас отправляет в ад Мелесий, сын Пеландрия! Из воды и в гиену огненную! От мокрых будет много пара!». В том бою флотилия деспота Мануила[84] потопила четыре пиратские корабли. Я думал, что сражаюсь за христианскую веру, за своего василевса, за его сына, за свою землю. А все это еще приложилось обвинением против отца, и окончилось его смертью. Оказывается нельзя самостоятельно выступать против врагов Христа. А нужно всех воинов и золото передавать в руки проклятого Никифора на его усмотрение. Вот причина смерти моего отца. За это же завтра умру и я и мои люди. Эх, если бы я только мог на очень короткое время встретиться с этим змеем Никифором. Он бы непременно сознался бы во всех своих злодеяниях. В том числе и в том, что это его рука направила в этот дом смерть отца. Да и мою…

– Воинская молитва прозвучала, – отрешенно промолвил патриарх Каллист. – Все в руке Господа. Все в его воле. Ступайте. Думайте, решайте…

Каллист, как уставший от жизни старый пес, свернулся на кушетке и закрыл глаза.

Сколько он так пролежал патриарх и сам не мог бы сказать. Время от времени над его ухом склонялся его преданный монах-служка. Что-то просил, что-то передавал, о чем-то спрашивал. На все откликнулся старый священнослужитель. Даже на неуместную в таких обстоятельствах просьбу о вознаграждении. Ведь обещал патриарх наградить пилигрима католика за его умение и желание трощить разбойничьи головы своей увесистой палицей.

Слово патриарха священно. Даже гонимого и лишенного сана…

* * *

– Владыка! Проснитесь, Ваше Преосвященство! Началось. О, Господи, сохрани и убереги нас… Владыка!.. Владыка!..

Патриарх Каллист с преогромными трудами приоткрыл опухшие веки. Ведь всю ночь не спал. Думал о тяжком. Ворочался. Трижды пытался встать и выйти к людям. С огромным чувством облегчения в оконном проеме увидал, как стало светлеть небо, и даже углядел тоненькую розовую полоску – предвестницу солнечного дня. И надо же такому случиться. Только на мгновение прикрыл глаза и тут же провалился в бездну сна.

Снилось ли что? Скорее да. Но не помнится вовсе. Ну, и хорошо. И без того веки опухшие. А они такие от не добрых сновидений. И лицо отяжелело. И борода вовсе в склоках. Умыться, да причесаться, да натереть лицо мазью «Зои-василисы».

Каллиста даже передернуло, как и всякий раз, когда служка золотой ложечкой накладывал пахучую мазь на гладкое лицо предстоятеля православной церкви. При таком случае Каллисту всегда вспоминалось, что чудотворная мазь сотворена в душных покоях великой василисы Зои двести лет назад. Она же великая отравительница собственными руками изготавливавшая яды, погубившие поочередно четырех ее мужей – властителей могучей тогда Византии: Романа III, Михаила Пафлагона, Михаила Калафата и Константина Мономаха.

Даже в глубокой старости Зоя поражала своей красотой. На ее прекрасном лице не было морщин, гладкая кожа сияла белизной, а припухшие губы манили сочностью граната. День и ночь в ее покоях варились снадобья, стирались мази и выдавливались яды. От духоты и испарений замертво падали слуги. А василиса Зоя ставала все краше и краше.