Месть палача

Память – это единственный вид деятельности организма Гудо, который так радовал и так печалил его хозяина. Накапливание, сохранение, усвоение и извлечение – эти контролируемые процессы первейшей помощи на нелегком жизненном пути, с настойчивостью и жестокостью были правильно уложены мэтром Гальчини в голову его последнего ученика. Эта правильность помогала, спасала, радовала и… огорчала.

А сейчас память заставила взгрустнуть…

* * *

– …Что, больно?

– Нет! Давай еще.

И Гудо быстро вскакивает на ноги. Переминаясь с ноги на ноги, как показывал его учитель, он ищет правильное мгновение, чтобы броситься и ухватить противника за колени и повалить его на гальку у края моря. Никогда это не казалось ему, умелому, сильному и быстрому, таким сложным. Скольких Гудо свалил с ног ударом руки, ноги, плеча. И не упомнит. Но этого…

– Ну!.. Ну!.. Ну!.. – подбадривает его учитель и манит правой ладонью. Потом не выдерживает и кричит: – Нападай же, слабак!

И Гудо после нескольких ложных выпадов, опустив голову, летит к коленям противника. Но не долетает. Тот уже заранее готов к этой уловке и немилосердно бьет нападающего коленом в лоб.

Гудо опять на холодной и мокрой гальке. Он чешет ушибленный лоб и смеется.

Смеется и его учитель:

– Я же тебе говорил: панкратион[114] – это не драка. Это боевое искусство, совмещающее удары и борьбу. С его помощью Геракл задушил немейского льва, а Тесей победил Минотавра[115].

– А кто этот Тесей? И как он мог тебя победить?

Учитель хмурит брови, но тут же вместе с учеником взрывается смехом. Это их общая шутка, позволенная только им. Им и, боже упаси, никому другому…

…Это было совсем недавно. Прошло всего четыре месяца.

Тут же вспомнилось и другое…

Тогда, более года назад, они долго, хмуря брови, смотрели друг на друга, не сказав и слова. И на них долго и, едва сдерживая смех, смотрели все кто, отчалили от острова Парос. И спутники Гудо и гребцы суденышка Философа. Гудо и его друзья бежали от ужаса ада, которым дышали пещеры Марпеса. А суденышком, что, по приказу злодея Философа, увозило их от страданий, командовал тот, кто обличием своим был неприятной копией самого Гудо.

Долго Гудо не мог в глубинах своей памяти отыскать то, что желал вспомнить. И только тогда, когда услышал, как один из моряков шепотом назвал своего капитана Минотавром, грустно согласился – это имя как нельзя подходит тому, в сравнении с которым «господин в синих одеждах» имеет право взглянуть в зеркало.

Тогда Гудо еще подумал: «Хорошо, что Адела и дети не видят этого ужасного моряка».

Теперь он думал иначе. За время, проведенное от марта до мая, в заброшенном небольшом селении рыбаков на юг от Константинополя, Никос стал ему если не братом, то уж другом без сомнения. Гудо уже и не замечал, какое неприятное и даже страшное лицо у того, с кем он в ожидании вестей о галере герцога наксосского проводит дни и ночи. Как, пожалуй, и Никос, который уже не отворачивался от леденящей кровь улыбки Гудо. Теперь «господин в синих одеждах» даже желал представить своей семье, которую он непременно спасет и соединит, того, кого бы он с радостью включил бы в ее состав на правах названного брата. О семье счастливый в недолгих совместных пребываниях, и окрыленный будущим воссоединением Гудо рассказывал много и с удовольствием. При этом поведал и о многом горьком, что пришлось пережить.

Может быть, Адела рассмеется, увидев рядом столь похожих в своем ужасном обличии мужчин? Как смеялись весь путь друзья Гудо и моряки Никоса. Главное, чтобы дети не испугались. Хотя… Какие уж дети Грета и Кэтрин. Первая на правах невесты, а вторая уже жена. Вот только маленький Андреас… Ему, пожалуй, не стоит видеть их вместе.

Но судьба… Ах, эта не предсказуемая судьба! Она распорядилась иначе…

* * *

– Его звали Никос, – тихо промолвил Гудо. – Он был очень похож на меня. И лицом и телом, и… душой. Я благодарю Господа, что дал мне настоящего, преданного друга. И благодарю Господа, что он надоумил меня выкупить Никоса и его моряков из османского плена. Я от всего сердца желал, чтобы они вернулись домой к своим женам и детишкам. Только у Никоса не было семьи, но его сердце страстно желало этого счастья…

Их сердца оказались еще большими, чем у меня. Никос и трое его моряков пришли мне на помощь на улицах Галлиполя. А потом… А потом мы все шли рядом всю ночь. Мы поочередно несли крест, упавший с церкви во время землетрясения. Его мы вкопали на берегу моря, чтобы защитить христианские земли от кровожадных сарацин. А потом…

Потом моряки Никоса отправились на поиски галеры герцога Джованни Сануда, у которого в руках находились моя Адела и малыш Андреас. Мы с Никосом были бы очень заметны, куда бы ни пошли. Поэтому и скрывались в покинутой рыбацкой деревушке, проводя дни в занятиях. Я учил его владеть оружием и всякой всячине, что в избытке есть в моей голове. Он преподавал мне искусство греческой борьбы панкратион и… и учил плавать.

Гудо тяжело вздохнул. Но едва переведя дух, тут же продолжил: