Месть по-царски

– Так-то оно так. Но я устала, родной, пойдем в дом?

– Конечно, Ульяна.

Савельев помог жене, поддержал за локоть.

В доме она прилегла на лавку в опочивальне.

Савельев спросил:

– Тебе плохо, Ульяна?

– Мутит, Дмитрий. Так бывает, пройдет.

– Лекаря позвать?

– Не надо.

И тут же ее вырвало.

Дмитрий крикнул в сени:

– Авдотья!

Та тут же прибежала.

– Да, князь?

– Сбегай-ка до лекаря Прова.

– Княгине помощь нужна?

– Ну не мне же!

– Тогда треба позвать бабку Дарину, она как раз по бабьим делам знахарка отменная.

– Давай Дарину, кого угодно давай, тока скорей!

– А что, дюже худо княгине?

– Ты не болтай, а беги!

– Бегу, Дмитрий Владимирович, бегу!

Авдотья скрылась, Савельев посмотрел на жену. Рвотные позывы не прекращались, она побледнела, руки дрожали.

– Плохо, Ульянушка? – спросил Савельев и тут же выругал себя, «умный вопрос задал, разве не видишь, что происходит?».

Знахарка явилась быстро.

– Ну что тут у вас? Ага, понятно.

Она повернулась к Савельеву:

– Князь, уйди, а ты, Авдотья, принеси теплой воды, и соли, и полотенца, да посуду какую, горшок али котелок.

– Это мы сейчас.

Дмитрий вышел на верхнее крыльцо.

Мимо пробежала по ступеням Авдотья. Скоро вернулась, неся необходимое.

Через какое-то время Авдотья позвала Савельева:

– Князь, зайди.

Дмитрий вошел в горницу.

Ульяна лежала на постели, бледность сошла, выступил румянец, пальцы больше не дрожали. Она попыталась улыбнуться, получилось вымученно. Знахарка разложила на столе какую-то высушенную траву. Объясняла Авдотье, что с ней делать.

Савельев присел на край лавки.

– Полегче стало, Ульяна?

– Да.

– Что же было?

– То знахарка скажет. Но ничего страшного. Отныне мне не все можно есть.

– Это из-за твоего положения?

– Да.

Знахарка вмешалась в разговор супругов:

– Значит, так, я сказала стряпухе вашей, что княгиня может потреблять в еде, сколько и когда. Оставила травы, из которых надобно сделать отвар, охладить его в погребе, а потом давать, когда опять станет худо. Но так должно быть. Ничего страшного, коли и проблюется, лишь бы живот не напрягала. Ну а совсем худо будет, зовите.

Савельев сунул знахарке пятак.

Та довольная ушла.

Дмитрий спросил служанку:

– Авдотья, ты все поняла?

– Поняла, да и сама знала, что такое носить плод, а вот травы? Сделаю отвар, недолго.

– Сделай.

Ульяна поднялась, присела.

Савельев всполошился:

– Лежи, родная, не след тебе сейчас вставать.

– Я попробовала, не будет ли худо, как подымусь. Нет, ничего.

– Ну и добре, лежи. Я пройдусь по подворью и приду.

– Если тебя к государю не позовут.

– О том ты первая узнаешь.

– От этого совсем не легче.

– Мы уже говорили об этом, родная.

– Не понравилось, – неожиданно сказала Ульяна.

Савельев и Авдотья не поняли.

– Что ты сказала? – спросил Дмитрий.

Ульяна улыбнулась:

– Ребятеночку не понравилась водица с солью. Возмущается, бьет ножкой. До того спокоен был, даже когда я встать не могла.

– А… – проговорила Авдотья, – дите оно и в утробе все чувствует.

Постепенно прошел день, вечером молились в горнице у иконостаса. Трапезничали в столовой. Для Ульяны Авдотья приготовила отдельное кушанье. Выставила чашу отвара.

На что та сказала:

– Бабка Дарина молвила, пить отвар, когда худо станет.

– Не помешает, княгиня.

Ульяна не стала. Легла спать.

Так же спокойно прошел и следующий день. Дмитрий находился возле Ульяны. После обеда решил сам проверить готовность ратников. Дождавшись, когда Ульяна ляжет спать, предупредив Семена, выехал с подворья.

Ратники оказались на местах, готовились отойти к послеобеденному сну, однако готовые в любой момент взять оружие, вскочить на коней и ехать, куда укажет воевода.

Один только Горбун сидел на скамейке возле своего дома. Лицо расцарапано, но сам довольный, как кот, добравшийся до крынки со сметаной.

– Доброго дня, Осип!

Горбун встрепенулся:

– Князь? Я и не слышал, как ты подъехал, а что, ворота открыты?

– Ты не знаешь, что у тебя на подворье делается?

– А что такое?

Горбун осмотрелся.

– Вроде все как было. А ворота чертенок Мишка, наверное, забыл закрыть или не смог, тяжел для него запор, а я и забыл. Но ты проходи, Дмитрий Владимирович, присядь, дороже гостя у меня быть не может. Я щас стряпухе своей накажу подать меду. У меня отменный мед, а еще есть хлебное вино.

– Обойдемся без водки. А что это у тебя лицо расцарапано?

Горбун засмеялся:

– То, Дмитрий Владимирович, любовь у нас такая с Клавдией. Молвил же, огонь баба и как раз по мне, а я по ней. Ночью по приезде миловались до первых петухов. Да так, что соседей разбудили. Кричала Клавдия сильно, а раз вцепилась мне в морду. Но это что, на спине такие царапины, будто меня собаки рвали. Ох и лютая до любви баба!

Рассмеялся и Савельев:

– Гляди, Осип, как бы невзначай не удавила она тебя.

– Куда бабе-то, Дмитрий Владимирович?

– Она-то как?

– Ну, если не считать синяков на… в общем, на ляжках, то ничего. Торгует рыбой своей.

– Готов к походу?

– А как же? Что, прямо щас выходим?

– Нет. О том скажу, когда время подойдет. Пока отдыхай, да полегче с любовью-то своей. Жалко будет лишиться такого ратника, как ты.

– Не беспокойся, Дмитрий Владимирович, ничего худого не будет. Я вот думаю свататься к Клавдии.